Пролог

      Фиолетовый.

      Именно он запечатлелся в памяти Милы Молинье.

      И ядовито-розовый. Крокодилово-зеленый. Сочно-синий.

      Так много цветов: яркие и пастельные, узоры в полосочку и горошек… Повсюду. На вечерних платьях, воздушных шарах и остроконечных колпаках. А еще на смятой лихорадочно содранной упаковочной бумаге, летавшей по газону.

      Радуга счастливых, взбудораженных детей под великолепным небом Перта.

      Тогда, много лет назад, Стефани точно красовалась в фиолетовом на своей вечеринке по случаю дня рождения. Фиолетовые колготки, фиолетовое платье и блестящие фиолетовые ковбойские сапоги.

      Мила помнила, какой взволнованной была ее лучшая подруга в тот день. Она и сама волновалась – как любая восьмилетняя девчонка на праздновании дня рождения. Это было за несколько лет до их мрачного, готически черного периода в старших классах школы, поэтому Мила предположила, что на ней самой было надето что-то красное – ее любимого цвета. Но воспоминания об этом померкли, как забылось и то, во что был одет Себ. Но он тоже там присутствовал. Они составляли неразлучную троицу друзей, живших по соседству, хотя в ту пору Себ еще держался с девчонками по-мальчишески воинственно.

      Но позже это изменилось.

      Как и двор за домом Стефани.

      Сегодня в саду мистера и миссис ван Берло не было ни воздушных шаров, ни лохмотьев разодранной упаковки, ни горы подарков, ни вопящих оживленных детей.

      И уж точно никакого фиолетового и даже намека на многоцветье.

      Гости, шатавшиеся среди высоких столов, на которых стояли изысканные композиции из белых цветов, были одеты в черное. В этом саду, где Стефани и Мила сотни раз играли в прятки, это казалось каким-то нереальным. Совершенно невозможным.

      Как, впрочем, и все происходящее.

      – Если кто-нибудь еще раз скажет мне, как нам сегодня повезло с погодой, я пошлю его куда подальше…

      Себастьян Файф стоял рядом с ней, пристально глядя на темные фигуры гостей под зимним небом, не по сезону прекрасным. Голос Себа был сильным и звучным, как всегда.

      Они много лет не разговаривали вот так, с глазу на глаз. А потом даже тонкая струйка их электронных писем и сообщений в соцсетях практически иссякла.

      – Если кто-нибудь еще раз скажет тебе, как нам сегодня повезло с погодой, ты просто вежливо кивнешь – потому что, как никто, понимаешь, что трудно ободрить мужчину на похоронах его жены, – закончила за него Мила.

      Соглашаясь, Себ вскинул стакан с нетронутым пивом в сторону Милы.

      – Точно. – Тон Себа был усталым, как и его серо-голубые глаза. – Я и сам не знаю, что говорить на похоронах своей жены. Наверное, стоит перехватить инициативу и самому заводить разговор о погоде.

      Мила выдавила из себя слабую улыбку:

      – Делай все, что должен, лишь бы выдержать это. Лично я просто ни с кем не разговариваю.

      Даже мать и две сестры Милы тактично дали ей столь нужное сейчас уединение. Но все-таки держались неподалеку – на тот случай, если она передумает.

      – Бен здесь? – не глядя на нее, спросил Себ.

      Мила покачала головой:

      – Нет. Мы расстались.

      Это произошло несколько месяцев назад. Стеф была в курсе, но явно не поделилась этой новостью с Себом.

      Они долго стояли на месте, храня молчание. Себ, высокий, солидный и мужественный в своем безупречном строгом костюме, напоминал успешного бизнесмена, которым, собственно, и был. Но не заметить безучастность на его лице и пустоту в глазах было невозможно.

      Официантка предложила канапе, от которых оба отказались. Мила покрутила в бокале остатки шираза, но пить не стала.

      Ей отчаянно хотелось что-нибудь сказать. Спросить Себа, как он держится на самом деле. Броситься ему на шею, обнять, крепко-крепко. Лить по Стефани слезы, которые мог понять только Себ. Но слишком много времени минуло с тех пор, как их связывала такая крепкая дружба.

      Прошло шесть лет с того момента, как Себ со Стефани переехали в Лондон, и разделившее их внушительное расстояние вполне предсказуемо сказалось на отношениях.

      – Стеф… – начал было Себ, но тут же осекся.

      – Она – что?

      Обернувшись, он перехватил взгляд Милы.

      – Ты знала? – спросил Себ. – Чем она занималась?

      «Ты знала о наркотиках?» – явно хотел спросить он.

      Мила покачала головой:

      – Нет.

      Что-то мелькнуло в его глазах. Облегчение?

      – Я тоже, – сказал Себ. – Не проходит дня, чтобы я не корил себя за то, что не понимал этого. Но мне в какой-то мере легче от того, что она скрывала это от тебя.

      Мила