Город, я тебя люблю,

      Даже выселки.

      Нет местечка здесь репью

      Или васильку.

      Твой орущий общепит

      Пляшет животом.

      Нет местечка щебету

      Или шёпоту.

      Места нет дровяникам,

      Добрым старикам,

      Русским баням, веникам,

      Старым дворикам…

      Город, ни обид, ни зла

      Не держа, люблю

      Вой сирен, базар вокзалов,

      Рельсов жалобы.

      Надо мною – рыжий смог,

      Подо мной – асфальт.

      Скрежеща, прошиб висок

      Ржавый самосвал.

      Свалки язвами горят,

      Рынки – в поллица.

      Автотромбами гудят

      Мои улицы.

      Город-молох, город-ад,

      Город-скорпион,

      Я твой клон, твой младший брат,

      Твоя копия.

      Все люблю – твой криминал,

      Твой трамвайный бред.

      Ты один внутри меня,

      Мне местечка нет.

      Двор мой, горький забулдыга,

                                                 вечно травит табачок,

      Вечно вместо смысла жизни он находит

                                                                 чем напиться.

      Стать мечтал он космонавтом или, может, трубачом,

      Но живёт во сне причудливом,

                                               всё спит и не проспится.

      Он живёт во сне прилипчивом,

                                                 где солнце режет глаз,

      Где попойками-помойками все души изувечены.

      Подхожу к нему и думаю: вот я живу сейчас,

      А он вовсе неживой, зато он будет вечно.

      Был он, есть он, и сто тысяч лет таким же будет он.

      Здесь влюблённые стареют, пропадают почтальоны.

      Нас пугают: всем воздаст по их делам Армагеддон,

      Но качелька эта ржавая страшней Армагеддона.

      Когда мы замолчим,

                                          заговорят

      Цветы, деревья, бабочки, травинки,

      Тихонечко протопают тропинки

      Прочь со двора,

                                     куда глаза глядят.

      Когда мы замолчим,

                                        очнётся дом,

      Начнёт на все лады скрипеть и щёлкать,

      Сам за собой подсматривая в щёлки,

      Вздыхая ночью, отдыхая днём.

      И, накренясь, пройдет тяжелый шмель

      Над ноготками, как бомбардировщик,

      И гул его за ним помчится к роще,

      И вдаль, и вдаль,

                                   за тридевять земель.

      Тугие стебли, серые плетни —

      Им хорошо без нашей болтовни.

      Мы чушь плетём, как инопланетяне,

      Припарковавшись шумно за плетнями.

      Когда мы замолчим,

                                         когда уйдём,

      Когда отчалит лайнер межпланетный,

      Траве шепнет огарок сигаретный:

      «Спаси