Вот где начинается настоящая мука – ехать в троллейбусе!

      Лии казалось, что все на них смотрят. Особенно после того, как папа, дав кондукторше вдвое больше денег (Лия точно заметила – вдвое!), похлопал ее по щеке и ласково сказал: «Лапа!..»

      А кондуктор повела носом в воздухе, фукнула и, отстранив его руку, сказала: «Смотри, ребенка не потеряй, „лапа“», – и, укоризненно покачивая головой, прошла дальше.

      Лии стало обидно за папу, за то, что женщина так явно фукнула ему в лицо.

      За то, что он сказал это домашнее слово, которое предназначено только ей и маме.

      За то, что от него неприятно пахнет, и все это слышат, а еще за себя – прикованной к этой маленькой детской Голгофе. Конечно, и этого понятия Лия тогда еще не знала, но отчетливо чувствовала, что есть такое место, где ты стоишь голый перед огромной толпой возбужденных этим зрелищем людей.

      Все это было невыносимо. Ведь тетеньки в троллейбусе начали оглядываться на них и качать головами. Одна даже незаметно погладила ее по голове, и неблагодарная Лия, оскалясь, как дикая кошка, сбросила ее руку, мол, в жалости не нуждаюсь!

      В какой-то момент она подумала: а что будет, если выпрыгнуть на следующей остановке? Что будет? Выпрыгнуть и побежать далеко-далеко, на детскую площадку, куда Ленка и Светка вынесли сегодня своих кукол…

      Но – нет! Она должна выполнить задание мамы и бабушки, должна стать достойным «воспитательным моментом» в жизни своего одного-единственного папы, которого нельзя бросать во враждебно настроенном троллейбусе. Ведь, полагаясь на нее, он уж задремал. Из-за чего они проехали три лишних остановки, хоть Лия и пыталась растолкать его изо всех сил.

      Но как только проехали, папа сразу вскинул голову и сказал:

      – Сойдем здесь и пройдемся обратно пешком.

      Лии не хотелось идти пешком, ведь сандалии, обутые без носков, уже натерли на пальцах и ступнях водянки.

      – Ну не дуйся, лапа, – сказал папа. – Я просто не хочу, чтобы эта глупая тетка Надя