Культура филологического труда. Учебное пособие. А. Т. Хроленко
Читать онлайн книгу.
среди шестидесяти тысяч китайских иероглифов найдётся что-нибудь подобное, но европейские языки не имеют равнозначного этому древнему, характерному русскому выражению. Героизм, возвещаемый трубными звуками, не в состоянии передать бессмертную, всезавершающую мысль, вложенную в русское слово «подвиг». «Героический поступок» – это не совсем то; «доблесть» – его не исчерпывает; «самоотречение» – опять-таки не то; «усовершенствование» – не достигает цели; «достижение» – имеет совсем другое значение, потому что подразумевает некое завершение, между тем как «подвиг» безграничен. Соберите из разных языков ряд слов, обозначающих лучшие идеи продвижения, и ни одно из них не будет эквивалентно сжатому, но точному русскому термину «подвиг». И как прекрасно это слово: оно означает больше, чем движение вперёд, – это «подвиг»! <…> Подвиг создаёт и накопляет добро, делает жизнь лучше, развивает гуманность. Неудивительно, что русский народ создал эту светлую, эту возвышенную концепцию. Человек подвига берёт на себя тяжкую ношу и несёт её добровольно. В этой готовности нет и тени эгоизма, есть только любовь к своему ближнему, ради которого герой сражается на всех тернистых путях [Рерих 1987: 65].
Семантический анализ слова подвиг продолжил А. Ф. Лосев, связав его с понятием «интеллигентность»:
Подлинная интеллигентность всегда есть подвиг, всегда есть готовность забывать насущные потребности эгоистического существования: необязательно бой, но ежеминутная готовность к бою и духовная, творческая вооружённость для него. И нет другого слова, которое могло бы более ярко выразить такую сущность интеллигентности, чем слова «подвиг». Интеллигентность – это ежедневное и ежечасное несение подвига, хотя часто только потенциальное [Лосев 1988: 47].
Так наши записи, заметки, собранные под одной обложкой, начинают дополнять друг друга, продолжать или полемизировать друг с другом.
Из дневников писателей и учёных, оказавшихся свидетелями крутых изломов истории, рождались книги, которые в равной мере можно считать и художественными произведениями, и научными исследованиями.
Дневниковые записи «Окаянные дни» И. А. Бунина стали документом трагических лет в истории России. Великий русский писатель одним из первых показал, как приход новой идеологии отражается на языке:
… Образовался совсем новый, особый язык, <…> сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании. Всё это повторяется прежде всего потому, что одна из самых отличительных черт революций – бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна [Бунин 1990: 91].
Виктор Клемперер, известный немецкий специалист по германистике и сравнительному литературоведению, во времена гитлеризма отслеживавший состояние немецкого языка в Германии, в своей книге-бестселлере «Язык Третьего рейха: из записной книжки филолога», вышедшей в свет сразу же после