Представшее глазам Сацуке одновременно успокаивало, даже усыпляло, и пробуждало, наполняло новыми силами и особым новым значением. Сацуке стояла, облокотившись о подоконник, чистый, как ее мысли этим утром, словно самое первое утро в ее жизни, подперев изящными руками беленький и остренький, словно из молодого деревца вытесанный, подбородок, и глядела в большое квадратное окно. Не иначе экран фантастического телевизора, вещающего Сказку. Никогда прежде такого не было, подумала Сацуке и зажмурилась от восхищения и удовольствия. Все там было белое: земля перед домом, вода вдалеке, горизонт, и даже небо и облака в нем. На душе от такого у Сацуке тотчас стало легко и спокойно, будто разом изъяли все тяжелое и тревожное. Все, что причиняло беспокойство последние девять месяцев, – да и раньше тоже – вдруг перестало крутиться, волноваться, баламутиться, портить воду в ней. Попросту больше не имело никакого значения. В том числе и то, что сказали ее подруги на работе перед тем, как она внезапно уволилась. Хотя какие же они подруги после всего сказанного, да? Подруги поведали ей, причем в очень грубой манере, что женщина должна работать, зарабатывать деньги, строить карьеру. Карьеру подруги считали важнейшим аспектом жизней, своих и других тоже. А семья, дети, творчество, духовное развитие, они подождут, они не важны в современном мире. Тем более что она, Сацуке, еще не встретила того, кто устраивал бы ее. Но главное, акцентировали подруги со злой усмешкой во взглядах и неприятной кривизной на блестящих и красных, как свежая кровь, губах, она еще не встретила того, кого устраивала бы она, Сацуке