Он был слишком увлечен рисованием, чтобы заметить, как открылась дверь.

      Он пытался уловить дух своей сестры, освободив его, хотя бы только на бумаге, от медицинских аппаратов, окружавших ее, и когда он смотрел на волосы у нее на голове, на изгиб ноздрей под широким носом и на ресницы, которые лежали у нее на щеках, как волоски самой лучшей кисточки, он увидел, что она была красива, как бывают красивы дети, потому что ни время, ни опыт еще не отражаются на их лицах. Рисуя ее веки тончайшими карандашными штрихами, он чуть было не задержал дыхание.

      – О, милый… – на ее высокой прическе сияли капли дождя. – Кэт сказала мне, что ты вернешься.

      Они смотрели на неподвижное, неестественно распластанное тело на кровати.

      – Мне так жаль.

      – Не переживай.

      – Каждый раз, когда я вхожу в эти двери, меня как будто разрывает надвое, – сказала Мэриэл Серрэйлер. – Я боюсь, что найду ее мертвой. Я надеюсь на это. Я молюсь, но не знаю, кому и о чем. – Тут она наклонилась и коснулась губами лба Марты.

      Саймон придвинул для нее стул.

      – Ты рисовал ее.

      – Я уже давно хотел это сделать.

      – Бедная маленькая девочка. Доктора уже приходили?

      – Не этим утром. Я говорил с сестрой Блейк вчера ночью. И Крис был здесь.

      – Она в любом случае безнадежна. Но никто из них не скажет этого.

      Он положил руку на ладонь своей матери, но она не повернулась к нему. Ее речь звучала так же, как и всегда, когда она говорила о Марте: холодно, отстраненно, профессионально. Теплота в ее голосе, знакомая остальным, как будто бы исчезала. Саймон не заблуждался на этот счет. Он знал, что она любит Марту так же, как и любого из своих детей, но совершенно другой разновидностью любви.

      Его рисунок лежал на простыне. Мэриэл взяла его в руки.

      – Странно, – сказала она. – Красота без характера. – Затем она повернулась, чтобы взглянуть на него. – А ты? – Она посмотрела на него с обезоруживающей прямотой. Ее глаза были глазами Кэт и Иво, очень круглыми, очень темными, совсем не как его, голубые. Она ждала, сидя неподвижно и очень спокойно. Саймон взял рисунок и стал укладывать его под защитную пленку.

      – Я считаю, лучше бы твой отец не звонил тебе. Тебе был нужен отпуск.

      – Я возьму еще один. Я пойду за чаем. Тебе захватить?

      Но его мать только покачала головой. В дверях Саймон обернулся и увидел, что она осторожно убирает прядь волос своей дочери у нее с лица.

      Шесть

      – Приезжай сюда… Пообедаешь со мной.

      – Может быть, завтра.

      – Почему?

      – Я собираюсь на Гайлам Пик… Хороший день для прогулки. Пообедаю в пабе.

      – Тоска напала?

      – Не совсем.

      – Я