А Бригитт сидела у зеркала, расчёсывала волосы. Когда он пришёл даже не повернулась к нему.

      Он сел на кровать, снял туфли, и тут Бригитт сказала:

      – Слухи ходили, что госпоже графине вы не брат. Думала, то глупости.

      Он ничего ей не ответил. Неужели она под дверью графини стояла и слышала, чем они занимались.

      – Думаю, мне ласки от вас сегодня ждать не нужно, – произнесла она, ложась в постель.

      – Нет, – сказал Волков. – Устал сегодня.

      – Что ж, спокойной ночи, – попрощалась она, поворачиваясь к нему спиной.

      – Спокойной ночи, моя дорогая, – отвечал он, а сам положил руку ей на зад.

      Бригитт зло скинула его руку ничего не сказав.

      Волков вздохнул.

      «Быстрее бы уже на войну».

      Глава 3

      Думал он недолго. Здоровье его со временем лучше не становилось. Боль в ноге отпускала, лишь когда он в кресле у камина сидел. А уж за пять дней в седле ногу ему вывернет так, что он потом неё наступить целый день не сможет. Поэтому коня, он, конечно, взял, даже двух хороших коней взял, но поехал на роскошной карете Бригитт. Хотел монаха, брата Ипполита, с собой взять, да передумал. Мало ли что с младенцем приключится или с беременной женой, пусть лучше хороший лекарь при них будет. Поехал с офицерами и ближним выездом: Максимилианом, Увальнем, фон Клаузевицем и молодым Гренером. И ещё взял полдюжины проворных солдат из людей Бертье.

      Даже сравнивать нельзя путешествие в карете и верхом. В карете он всё время спал, а когда высыпался, то ел да смотрел в окно через стекло. Но карета едет, что ни говори, медленнее верхового. Даже пусть в неё впряжена и четвёрка хороших коней. В общем, чтобы не опоздать к намеченному сроку и успеть на военный совет, в Ланн не заезжали, а проехали мимо него вечером, поехав дальше на северо-восток. К Нойнсбургу.

      Всё бы ничего, но чувствовал он себя не очень спокойно. Конечно, из-за дел домашних. Оставил трёх женщин дома, и женщины те все были друг на друга злы. И в этой злобе даже редкая разумность госпожи Ланге меркла, застилаемая её неприязнью к графине. Графиня повадками своими была чересчур резка и требовательна. И даже, казалась бы, непримиримые в своей неприязни друг к другу Бригитт и Элеонора Августа примирились, чтобы вместе не любить Брунхильду. Уезжая, он долго говорил с Бригитт о делах поместья и особенно о том, что «племянник» ему очень дорог, и чтобы Бригитт не смела ничего делать назло графине. И, конечно же, она, склоняясь в низком реверансе, это ему обещала. Но, зная её подлый и упрямый