А время бежало, не стояло на месте. Александр Николаевич больше не начинал разговора о женитьбе. Николая он понимал и не осуждал его. Напротив, выделяя как старшего из детей, равного себе, делился с ним о своих делах на работе, советовался по хозяйству. Наблюдал исподволь, как он отходит, смягчается, мучает его совесть. Но к мысли о мачехе, заметно, непреклонен. Александра Николаевича это и огорчало, и радовало. Какое-то время он готов был сдаться, отступить – вырастит детей один. Нарочно стал избегать на станции Константина Подбело, обходил их двор. А попадется на глаза цветастая голубая шалька, какую любит носить Мария, зайдется сердце. Вот уж седина в голову, а бес в ребро. Тайком, стыдясь даже себя, искал взглядом ту шальку на базаре и в церкви.

      Но однажды, возвращаясь от тестя, столкнулся с ней лицом к лицу в тесном переулке. Разрумянившись, прошла гордая, недоступная. На приветствие ответила едва приметным поклоном. Знал, что она согласна выйти за него. Сперва и слушать не хотела. Но со временем уступила. Эта случайная встреча и оборвала все колебания у Александра Николаевича. Твердо решил ввести в дом хозяйкой Марию. Сделает все, чтобы дети ее приняли, чтили. Наверное, кроме старшего. Пусть он один больше всех хранит память о родной матери. Силу он, отец, применять не станет. Втолкует и Марии, чтобы не обижалась и строго не спрашивала.

      Как ни сопротивлялась новая родня, но по настоянию Александра Николаевича обошлись без венчания. Поп записал только в брачную книгу. Отмечали брак в доме у невесты.

      Возвращаясь из школы, Николай увидел сани с отцом и новой женой… Чуть не заплакал. Не останавливаясь у калитки, прошел в проулок, к деду. От порога заявил:

      – У вас жить буду.

      Бабка, усаживая внука за стол, наревелась всласть. Помня наказ старика, вразумляла внука:

      – Не гневайся, Колюшка, на отца. И его понять нужно… Вырастешь, узнаешь, что в доме без хозяйки пусто человеку. Богу угодно призвать твою мамку… Рук не подложишь.

      – Бог, бог… Чахотка задавила ее.

      – А воля чья? – не отступала бабка, косясь на образа. – Его, бога.

      Вечером, когда стемнело, пришел отец. Не ругался и не кричал, посмотрел тетрадки Николая, поговорил вполголоса с дедом о своем, путейском. Выглядел он каким-то пришибленным. На бледном усталом лице застыла виноватая улыбка. Николаю жалко стало отца. Бабка позвала вечерять. Отец отказался. Собрался уходить. Снимая с гвоздя полушубок, умоляющими глазами посмотрел на сына.

      – Нет,