Симон с Магдаленой дождались наступления ночи, темной, как толща Дуная, и спустились в общий зал «Кита». После долгих сомнений молодой лекарь согласился с намерением Магдалены обшарить дом цирюльника и найти доказательства, которые могли спасти палача.

      Спустившись по скрипучей лестнице, Симон с удивлением отметил, что пустой всего несколько часов назад общий зал теперь забит был под завязку. Всюду за столами сидели кряжистые плотогоны, дымившие трубками ремесленники, и среди них было немало зажиточных горожан в дорогих нарядах. Смех и болтовня сливались в единый гомон, по столам стучали игральные кости. Вино лилось ручьями, и тощая хозяйка едва успевала подносить подносы с полными кружками. Табачный дым густым серым облаком нависал над посетителями. Кое у кого на коленях сидели ярко накрашенные женщины, хихикали, хватали своих кавалеров между ног и слизывали с губ красные капли вина.

      В дальнем углу, на прежнем своем месте сидел, прислонившись к печке, венецианец и мечтательным взором озирал хаос вокруг себя. Временами он подносил к губам стакан с вином. Стакан был из свинцового хрусталя, и во всем трактире похвастать таким мог один лишь Контарини.

      – А, la bella signorina[7] и ее отважный защитник! – поприветствовал он Симона и Магдалену, когда они прошли мимо него. – Покинули любовное гнездышко, дабы предаться утехам ночи? Присаживайтесь ко мне, signorina, и поведайте, что вы успели прочесть из той маленькой книжки! Я… come si dice…[8] сгораю от нетерпения выслушать ваше суждение.

      Симон сдержанно покачал головой.

      – Сожалею, но на сегодня у нас намечено кое-что другое.

      Сильвио