Философские обрывы. преподобный Иустин Челийский (Попович)
Читать онлайн книгу.
в сознательное. Природа его мысли и сознания непостижима для его мысли. Мысленность мысли много короче и уже природы самой мысли. Подобно тому и мысленность чувства и деятельность чувства. Все это утопает в некоей внутренней бесконечности. И снаружи бесконечность, и внутри бесконечность, а горемычный человек – между ними. А печальная соломонова мудрость рыдает и плачет по душе угрюмых жителей нашей планеты: все тяжко и трудно, не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием (Еккл. 1:8). А я бы добавил и от своей муки: не насытится мысль мышлением и чувство – ощущением; все в человеке вечно голодает и вечно жаждет.
Опасно быть человеком, опасно быть зажатым между двумя бесконечностями, которые состязаются в таинственности и загадочности. Человек в плену и у одной, и у другой. Неодолимые и неумолимые, они неутомимо и ревниво расхищают несчастного человека. Сгустившиеся в два мира, они атакуют человека всеми своими бесконечными ужасами. И он, измученный и израненный, проклинает и один, и другой мир, но не может избавиться от них. Такова его зловещая судьба.
Трагично быть человеком, ибо человек стал сердцевиной трагизма, сердцевиной всего, что есть трагического и в горнем, и в дольнем мире, и во внешней, и во внутренней бесконечности. Сквозь человека глядит каждая боль, в нем переболела всякая тварь, его оком выплакана печаль каждого существа. Он больной, который переболевает болезнью всего творения. В нем, как в собирательной линзе, собран весь трагизм мира, и он беспомощно рыдает и мечется на одре немощи своей.
Ужасно быть человеком, ибо он в крошечном теле своем носит две бесконечности. Он – пчелиная матка, к которой слетаются все рои разнообразных ужасов из горнего и дольнего мира. Куда бы он ни направился, его сопровождают необозримые рои ужасов. Окунется ли мысль его в мистерию мира, она всегда встретит нечто жуткое и ужасное. Живущие в таком мире бесчисленные ужасы овладели и чувствами человеческими, и человеческой душой, и человеческим телом. И он отчаянно борется с чудовищной тайной мира.
Эта опасность, эта трагичность, эта ужасность разбудила человека для всех тайн, и он весь рассеялся по ним. Нет твари и нет явления, пред которыми человек не сгибался бы в вопросительный знак или не вытягивался бы в восклицательный. Поистине, нет вопроса, который не вовлекал бы человека в свою бесконечность. Ибо всякий вопрос выводит человека за границы человеческого, делает его трансчеловеческим, транссубъективным, соединяет его с естеством исследуемого предмета и потопляет в бесконечности. За вопросом возникает вопрос, и нет конца вопросам, и нет конца ответам. Если не по чему иному, то по вопросам своим, по проблемам своим человек бесконечен. Но и разум, который вопрошает, и дух, который исследует, не суть ли и сами бесконечны, если могут породить бесконечные вопросы?
Если бы человек был конечен, тогда и проблемы его, и стремления его были бы конечны. То, что конечно, легко и регистрировать,