«Ни один христианский писатель не развивал аллегорического метода с такой силой и никто не испытывал такой нужды в нем, как Ориген. Этот метод был уже применен Климентом Александрийским, который, в свою очередь, заимствовал его у философов-платоников. Многие типологические элементы были, впрочем, взяты Оригеном у церковных писателей II в., и в то же время что-то он нашел у греческих философов, типологически толковавших гомеровский эпос. К Св. Писанию он проявлял верность, доходившую до религиозности. Священный текст являлся для него воплощенным Логосом, явлением Господа в мире. Богодухновенность Св. Писания – абсолютна до последней детали (На Иеремию LII, 2), поскольку настоящим автором его является Св. Дух. Вместе с тем, апокалиптическая письменность оставила ему в наследие жажду до сокровенных истин и догматов, которые появляются в Св. Писании “посредством повествования” (ἐν ἱστορίας τρόπῳ) и “в виде рассказа” (ἐν σχήματι μύθου) (Против Цельса 5, 29; 4, 39). Платоническая и стоическая философия питали его идеями и теориями. Гностицизм, пусть и подспудно, сосредоточивал его внимание на познании (гносисе) определенного рода истины и на исследовании метафизических и космологических тем. Но Церковь с ее Преданием и Писанием представляла собой заграждение для всех этих тенденций, и они могли проникнуть только через аллегорическую экзегезу. То есть, всякий раз когда Оригена не устраивало буквальное понимание Св. Писания, он принимал букву за символ, за прообраз некоей истины, некоей идеи, того или иного события. Таким образом, животные, растения, камни, обстоятельства, имена (с их этимологией), числа, даже конструкция речи, выступали в качестве прообразов и символов, аллегорически выражавших истины, достойные Бога (Против Цельса 5, 18; На Иоанна 1, 8). Евангельский текст должен был из чувственного стать духовным. В этой работе заключается “весь агон” богослова, потому что таким образом он от символа и прообраза доходит до истины (На Иоанна 1, 8)» [31]