Ночь настала; месяц всходит;

      Поле всё Иван обходит,

      Озираючись кругом,

      И садится под кустом;

      Звёзды на небе считает

      Да краюшку уплетает.

      Вдруг о полночь конь заржал…

      Караульщик наш привстал,

      Посмотрел под рукавицу

      И увидел кобылицу.

      Кобылица та была

      Вся, как зимний снег, бела,

      Грива в землю, золотая,

      В мелки кольцы завитая.

      «Эхе-хе! Так вот какой

      Наш воришко!.. Но постой,

      Я шутить ведь не умею,

      Разом сяду те на шею.

      Вишь, какая саранча!»

      И, минуту улуча,

      К кобылице подбегает,

      За волнистый хвост хватает

      И прыгнýл к ней на хребёт —

      Только задом наперёд.

      Кобылица молодая,

      Очью бешено сверкая,

      Змеем голову свила

      И пустилась как стрела.

      Вьётся кругом над полями,

      Виснет пластью[4] надо рвами,

      Мчится скоком по горам,

      Ходит дыбом по лесам,

      Хочет, силой аль обманом,

      Лишь бы справиться с Иваном;

      Но Иван и сам не прост —

      Крепко держится за хвост.

      Наконец она устала.

      «Ну, Иван, – ему сказала, —

      Коль умел ты усидеть,

      Так тебе мной и владеть.

      Дай мне место для покою

      Да ухаживай за мною,

      Сколько смыслишь. Да смотри:

      По три утренни зари

      Выпущай меня на волю

      Погулять по чисту полю.

      По исходе же трёх дней

      Двух рожу тебе коней —

      Да таких, каких поныне

      Не бывало и в помине;

      Да еще рожу конька

      Ростом только в три вершка,

      На спине с двумя горбами

      Да с аршинными ушами.

      Двух коней, коль хошь, продай,

      Но конька не отдавай

      Ни за пояс, ни за шапку,

      Ни за чёрную, слышь, бабку[5].

      На земле и под землёй

      Он товарищ будет твой:

      Он зимой тебя согреет,

      Летом холодом обвеет,

      В голод хлебом угостит,

      В жажду мёдом[6] напоит.

      Я же снова выйду в поле

      Силы пробовать на воле».