Далеко не каждую ночь ван Риттерс спускался по потайной лесенке, чтобы забрать к себе Луизу. Частенько вечерами на мощеной улице под окном спальни Луизы грохотали колеса карет, и она задувала свечу и выглядывала из-за гардин, наблюдая, как подъезжают гости ван Риттерса на очередной банкет или суаре. А потом она долго лежала без сна, надеясь услышать его шаги на винтовой лестнице, но обычно оставалась разочарованной.

      А еще он уплывал на долгие недели или даже месяцы на одном из своих кораблей в далекие места со странными и волнующими названиями. И когда он уезжал, Луиза скучала и тревожилась. Она заметила, что из-за собственной грусти становится нетерпеливой с Гертрудой.

      Когда же он возвращался, он как будто наполнял собой весь дом, даже все слуги оживали и радовались. И тоска ожидания исчезала, как и не бывала вовсе, когда Луиза слышала его шаги на тайной лестнице и бросалась ему навстречу, когда он входил в ее спальню. Потом он придумал сигнал, чтобы звать ее к себе и больше не спускаться за ней вниз. Во время ужина он посылал лакея к Гертруде с красными розами. Никто из слуг, относивших цветы, не видел в этом ничего странного: все знали, что минхеер испытывает необъяснимую любовь к своей некрасивой и бестолковой дочери. Но в такие вечера дверь наверху винтовой лестницы оставалась незапертой, и, когда Луиза входила, хозяин уже ждал ее в спальне.

      Эти встречи всегда проходили по-разному. Ван Риттерс постоянно придумывал для них новые игры. Он заставлял Луизу наряжаться в разные платья, изображая то молочницу, то мальчика-конюха, то принцессу. Иногда он надевал на нее маски – демонов или диких зверей.

      В другие вечера они рассматривали иллюстрации в зеленой книге, а потом повторяли нарисованные сцены. Когда ван Риттерс в первый раз показал Луизе картинку, на которой девушка лежала под мужчиной, а он погрузил в нее свое копье до самого конца, она не поверила, что такое возможно. Но ван Риттерс был нежен, терпелив и деликатен, так что, когда это произошло в первый раз, Луиза почти не почувствовала боли, а на простыню широкой кровати упало всего несколько капель ее девственной крови.

      После этого Луизу охватило чувство некоего завершения, и, оставаясь одна, она с благоговением рассматривала собственное тело. Ее изумляло то, что те его части, которые ее учили считать нечистыми и греховными, могли приносить такое наслаждение. Теперь она ощущала убежденность, что больше он ничему не сможет ее научить. Она верила, что способна доставлять удовольствие и ему, и себе всеми возможными способами.

      Но она ошибалась.