Иногда во время работы я просто не отрывала от нее глаз. Неважно, чем Руби занималась, – выглядела она ошеломительно. Из макияжа она наносила лишь губную помаду, хотя я подозревала, что ее стрелки – татуаж. Одежда поражала прекрасным сочетанием стиля и необычных цветовых комбинаций. Голос у Руби был низкий, а странная улыбка возникала на лице лишь иногда, словно всполох кометы.

      – Декан любит ее за все пожертвования папочки, – сказала одна из учениц Школы дизайна Парсонс после просьбы Руби поработать в одно воскресное утро. – А сделал он их только из-за того, что она не прошла в Стэнфорд, как остальные члены ее семьи.

      – Слышала, это стало величайшим позором. Туда поступали даже родственники знакомых семьи «СеоЛим», – ответила другая, учившаяся в Школе искусств Тиш. – Тогда она собралась в Йельский университет, но там учится бывшая ее парня, и Руби со злости поступила сюда.

      – Нет-нет, это из-за скандала с наркотиками в Эшби, – сообщила первая, махнув волосами. – Руби должны были выпереть, но ее отец отстроил им новый тренажерный зал, и ей позволили окончить учебу. Моя двоюродная сестра учится в Эшби. Она сказала, что зал обошелся в двадцать миллионов долларов, к тому же он оснащен последними технологиями «СеоЛим».

      Руби зашла в комнату и, осмотревшись, заметила меня.

      – Михо, могла бы ты помочь мне с листовками? – Больше никому не сказав ни слова, она удалилась, и я с некоторым удовлетворением заметила досаду на лицах других девушек.