Вечером накануне состязания снег так и валит. Мы с Хасаном сидим на подушках на полу за курси, низким столиком, накрытым толстым стеганым одеялом, и играем в панджпар. Ветер за окном раскачивает деревья. Если засунуть под столик ноги – а Али поставил туда электронагреватель, – тепло всему телу. Порой, когда метет метель, мы с Хасаном просиживаем так целые дни за шахматами и картами – чаще всего за панджпаром.

      Перебиваю бубновую десятку, выкладываю двух валетов и шестерку. В кабинете у Бабы он сам, Рахим-хан и еще несколько человек (в том числе отец Асефа). У них деловая встреча. Через стену слышно бормотание радиоприемника – Дауд Хан[16] выступает по «Радио Кабул». Что-то важное насчет иностранных инвестиций.

      Хасан перебивает шестерку и берет двух валетов.

      – Президент говорит, у нас в Кабуле будет телевидение, – сообщаю я.

      – Кто говорит?

      – Дауд Хан, болван. Глава государства.

      – Говорят, в Иране уже есть телевизоры, – хихикает Хасан.

      Я вздыхаю:

      – Ох уж эти иранцы…

      Для многих хазарейцев Иран – прямо святая святых, наверное, потому, что большинство иранцев – шииты. Но я хорошо запомнил, что говорил про иранцев учитель. «Краснобаи, одной рукой они хлопают тебя по спине, а другой залезают тебе в карман». Я передал слова учителя отцу, и Баба сказал, что он, как и многие афганцы, просто завидует иранцам. Их государство становится великой азиатской державой, тогда как наш Афганистан не каждый сможет даже найти на карте.

      – Мне больно об этом говорить, – сказал Баба. – Но лучше смотреть правде в глаза, чем убаюкивать себя ложью.

      – Обязательно куплю тебе телевизор, – говорю я.

      На лице у Хасана радость.

      – Телевизор? Взаправдашний?

      – Конечно. И только цветной, не черно-белый. Хотя к тому времени мы, наверное, уже будем взрослыми. Целых два куплю. Один – тебе, второй – мне.

      – Я поставлю его на стол, за которым рисую, – мечтательно произносит Хасан.

      Мне становится грустно. Какой Хасан бедный, в какой хибаре он живет! Станет взрослым, но по-прежнему будет жить в глинобитной хижине, как и его отец. А ему и горя мало.

      Беру из колоды последнюю карту и выкладываю двух дам и десятку.

      Хасан берет дам.

      – Знаешь, наверное, завтра ага-сагиб будет гордиться тобой.

      – Ты думаешь?

      – Иншалла.

      – Иншалла, – эхом отзываюсь я, хотя выражение «Бог даст» в моих устах звучит не слишком искренне. С Хасаном всегда так. Он такой