Вечер наступал исподволь, будто его навеяло слабым ветерком. Его дуновение приносило пряные запахи с лугов и лесных распадков. Закончив, Евсеев встал и с удовольствием потянулся. С места, где он стоял, виднелись дальние дворы поселка. Оттуда доносились звуки популярного танго. Сладкий голос тенора патефонным тембром чувственно выводил мелодию известнейшей песни.

      Весь день был наполнен разговорами и впечатлениями. Евсеев поначалу не ожидал от своего пребывания здесь чего-то необычного. Привычными, наработанными приемами бывалого журналиста он без особого усилия укладывал материал в давно знакомые рамки. И все же… Тут текла другая, скрытая от поверхностного взгляда, жизнь людей. Она порождала ощущение какого-то первозданного бытия.

      Евсеев не мог понять, что не так в его общении с жителями поселка. И только к вечеру первого дня вдруг осознал в чем дело. Этот непонятный ему мир заключен был в особом отношении здешних людей к жизни. В нем каждый был личностью, со своим уникальным отношением ко всему, что его окружало.

      Но не это стояло между ним и поселковыми невидимой стеной. С ними не получался разговор таким, каким представлялся между знающим, образованным горожанином и наделенными природной простотой жизненной логики деревенским жителем. Напротив, глубина их чувств, отношение к жизни были сродни философскому созерцанию какого-нибудь мыслителя…

      – Добрый вечер, Павел Дмитрич! Что, дышим земной благодатью! Наш воздух почище райского будет!

      Евсеев обернулся и увидел подходившего к дому Петра Ивановича.

      – Ваша правда, Петр Иванович. Давно я так не ощущал себя. Будто на курорте. Хотя, нет! Был я однажды на море, после ранения. Но знаете, – хоть морской воздух и лечебный, и всякими солями насыщен, но такой, как у вас, − душистый, одни пряные ароматы с какой-то неземной бодростью, – точно вы подметили, – без сравнения райский воздух!

      – Вот и хорошо! – воскликнул Петр Иванович. – После такого взбадривания и отужинать с земным нектаром не грех, а? Как вы к земному нектару относитесь? Не побрезгуете? Даю вам ручательство, что вы отпробуете чисто слезу божью. Сама Варя руку приложила, а уж она мастерица в этом! Научила ее такой премудрости жена Мефодия, Настасья. Ее у нас в поселке, да и во всех деревнях в округе звали ведуньей, знахаркой, лекарицей и как только еще не звали! Но все по-доброму! Уж слишком много народу исцелила Настасья своим ведовством. Кстати, Варя ее мамой звала. Настасья ее у смерти вырвала во младенчестве.

      Пока мужчины ополаскивались во дворе, Варя успела накрыть стол. Председатель не преувеличил достоинства наливки. Она быстро перевела беседу на приятельский лад. Разговор шел легкий, больше о пустяшных поселковых пересудах: о том, что говорят поселковые о самом Евсееве, о его интересе к Мефодию, и что самому председателю нужно бы поосторожничать в общении с неизвестным человеком, невесть зачем приехавшим… Ужин, сколь