Сочи любим очень. Лидия Яковлевна Лавровская
Читать онлайн книгу.
иррациональных родителей… Что-то в них было! Можно ведь иначе окрестить эту совершенную бескрайнюю плоскость земли, будоражившую древних. (Так где же, где все-таки ее краешек, чреватый падением ушедших караванов и кораблей?!) Совсем другим словом эту уплощенность – не упрощенность! – означить! Например, великий первозданный простор, ковер…
Да, ковер – цветов ли, снегов, с вкраплениями колоритных лиц, лошадиных летящих грив… Ковер-самолет, сказочно колышущийся под баснословными этими ветрами в голубизне космоса. А вот на этой картине – в бархатной серо-сизой темени, уже надломленной веселым серпиком молодого месяца, первыми высокими звездами… Леник – «народный художник», оказывается. С ума сойти! Вета медленно листала принесенный им альбом, выпущенный вполне приличным тиражом. «Это все развал Союза, иначе бы я знала… Теперь ты у нас заграничный, иностранный мэтр! Какая ерунда, Господи ты боже мой…»
Еще узналось, что ту первую хорошенькую жену Леник оставил ради второй, полуказашки, полуузбечки, дочери известного краеведа, которая умерла не так давно. Его родители-целинники в начале девяностых вернулись в Москву, мать и даже одна московская бабушка живы… И целинную комсомольскую эпопею, этот отважный бросок в ледяные степи вспоминали с умилением, с удивлением: «Да позови кто туда молодых сегодня…» Мама вздыхает: «Ледяные зимой-то, конечно, а летом мы, бывало, все к подъезжающим грузовикам жались: хоть какая-то тень в сорокаградусном пекле! Чуть отдышишься – и опять за работу!» Ну да, и Ветина мать, сердечница, на приеме больных, на дежурстве всю жизнь… Чуть отдышится – и опять на работу!
Да, поколение родителей не знало, массово не освоило расслабленную позочку «умеющего жить» умника-циника – у стойки бара, за рулем крутого авто… Нет, правда, на диких казахских просторах, на пунктирных конских тропах эти несмышленые комсомольцы были точно… точно космопроходцы! По крайней мере, ощущали себя ими, наверно… Замечательное, забытое дуновение романтики горячило мысли и щеки Светланы Владимировны.
– А теперь здесь даже памятник целинникам убрали, представь себе, Свет! Бескорыстные ведь совершенно ребята были, беспокойные.
– Ты закоренелый шерп, Ленечка… .Между прочим, какой-то из них то ли двенадцать, то ли двадцать раз восходил на свою Джомолунгму… Нет-нет, я молчу! Еще рассказывай, пожалуйста…
Они танцевали, временами нестеснительно, радостно приникая друг к другу под цветистую версию «Yеsterday» ресторанного оркестра. И Леник вдруг сказал, что его дочь, настоящую восточную красавицу, отличницу, студентку – не комсомолку, понятно, а то в какие бы еще степи могла рвануть? – зовут Светлана.
– Восточную красавицу – Светлана?
– У нее светлые глаза… как у нас с тобой! – вроде шутя, ответствовал Леник, не моргнув этим своим светлым глазом степного альпиниста, орла целинного! – Как эта твоя глициния, помнишь?
– Как тот твой букет сирени, помнишь? С которым