Письмо первое

      Уважаемый Луций, вы, наверное, хотите узнать, что у нас тут случилось за столь долгое время. Поэтому первым делом сообщаю, что ваш отменный последователь отразил германскую угрозу и не уронил знамени стоицизма – его книжку я тоже прочёл. Хотя должен заметить, тон его сочинений таков, будто он всё время куда-то спешит и ему толком не дают сосредоточиться. Думаю, всему виной тяжёлая походная жизнь, резкие звуки горнов по утрам и промозглая погода пограничных провинций.

      У нас многое произошло за последние годы – всего сразу и не перескажешь. Наша жизнь имеет оттенок печальной монотонности, характерный, думаю, для жизни в любой империи, какие бы внешние атрибуты она на себя ни цепляла. Мы вечно жалуемся, хотя живём примерно как ваш друг Луцилий. Столы наши ломятся от яств, но животы просят большего.

      Погода не подводит: лето стоит жаркое.

      Я занимаюсь добычей знания – теперь это называют наукой. Это похоже на то, как если б вы меряли линейкой всё, что вам попадается на глаза, и результаты этих измерений аккуратно записывали. Смысл в целом таков. Требуется аккуратность, да и только.

      Уважаемый Луций, тут я закончу первое письмо. Для начала, думаю, хватит. Хотел бы завершить его хорошей фразой, сильной, чтоб вы меня запомнили и выделили из сонмища тех, кто пишет вам (не один же я такой – вы человек особенный, каждый хотел бы с вами поговорить). Поэтому скажу то, что услышал на улице: «Жизнь – любопытное безобразие», – так сказал мне один человек, пока я мыл его машину на автомойке. Фраза эта примечательна тем, что произнёс её дряхлый хромой старик на развалюхе-копейке, а не какой-нибудь восторженный юноша на спортивном «ауди».

      Ваш далёкий и преданный друг

      Писано во второй день до июньских нон.