Следакам так и сказал – ребята, черти. Жена моя бывшая, мальчишка этот. Не знаю, чего они за мной бегают. Рядятся в невесту, вынимают душу. Экспертизы признают меня вменяемым, следаки гогочут, мол, симулянт. Хорошо им смеяться, когда черта в глаза не видели. Незадолго до суда теща привела Лену – может, квартиру мою хотели, кто знает. Дочка совсем большая, смотрит на меня, как в скучное кино, мнёт челюстями жвачку, к худым щекам липнет розовый пузырь. Я валюсь на пол и кричу – это белое облако оборок ей к лицу, как никому прежде.

      Десять

      Когда ты умер, мы остригли волосы. Смерть твоя, страшная, египетская, пришла неожиданно. Смыла со сцены жизни, как дождичек в четверг. Вжались в бархатные кресла, зажмурили глаза, стиснули челюсти. Пытались не быть вслед за тобой – и не смогли. Десять твоих бывших жен, девять усталых тёщ, трое слабых детей. Последние пара приятелей несут гроб у головы, у ног уже какие-то наёмные. Чёрным космосом затянутый, бестобойный мир, горькая сирота, сирая безотцовщина – вот что без тебя стало. Впрочем, пока ты оставался с нами, было намного хуже.

      Лисица моя, синица моя, да где там синица, журавль, конечно. На небе журавль. Я седьмая, после меня еще троё. С восьмой застала тебя в ванной, на заходящейся негодованием стиральной машинке.

      – Сломайте мне ещё! – сказала грозно, пока она соскальзывала, прикрывая грудь нестиранным полотенцем.

      Выпроводили как-то, сели на кухне. Поцеловала в левый глаз, затем в правый. На следующий день подали на развод. С восьмой всё кончилось через месяц – забытый на тумбочке смартфон, третий размер девятой. С этой держались долго – много работала, командировочная. Десятая, в духах и платьях, явилась к ней сама. Сначала скалилась, потом рыдала и грозила самоубийством. Она же и толкнула тебя в окно, собрав свои тщедушные силёнки в грозовую ярость. Посадили, конечно. Вместо десятой с нами остриглась несбывшаяся одиннадцатая. Хорошая девка, до счастья голодная.

      Жутче неё плакала только первая – женились молодые, пузатые, с двойней. Дети теперь подростки – мальчик бегает глазами по жёнам отца, в чёрном хороши, горе стройнит. Да где тебе там, детёныш, с таким-то маминым бычьим профилем. Слава Богу, девочка пошла в отца. Хоть что-то в мире осталось ладное, фиалковое.

      Всё началось с буквы «ф», она моя любовь, а вовсе не ты. Фабула, фея, фарфор – бархатное фиолетовое фырчание, а не слова. Ладно уж, Фетисов, жаль, не Фёдор, фатальный мой фаворит. За завесой фатина ты далеко, а «ф» ближе некуда, на кончиках губ. Только выдохни, как тогда, на свадьбе, целуя тебя под ивой. Вдали от глаз невесты, моей лучшей подруги, шестой.

      – Сдурела, Настя, больной он, – говорила ей с самого начала, а она всё равно позвала дружкой.

      Подумаешь, шестой брак в тридцать пять. Когда на небе полыхает любовь, ангелы падают, спалив крылья. Летят сквозь радугу, меняют конфигурацию аксессуаров на голове, обзаводятся штучками между ног. Седьмой брак в тридцать шесть, смерть в сорок. От