Этой ночью Ирина впервые за долгие годы легла спать отдельно. До этого нечто подобное было только однажды, после какой-то глупой ссоры. Что же произошло сейчас?!

      Она просто легла почитать в гостиной, а когда Владимир, заждавшись, вышел, чтобы позвать ее, то с изумлением обнаружил, что Ирина давно спит, укрывшись одеялом до самого носа. Кровать была приготовлена ко сну.

      Он вернулся в спальню.

      (она изменилась)

      «Может, это с тобой что-то не так?» – холодно полюбопытствовал внутренний голос.

      – Я в порядке, – прошептал Владимир. – Я в полном порядке. Я просто хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо.

      Сон не шел. Ему было непривычно одному в этой кровати, которая вдруг стала такой громоздкой и неуютной.

      Нужно пойти к Ирине. Разбудить и сказать, чтобы шла спать сюда.

      Владимир спустил ноги вниз, нащупывая ступнями тапки. Он чувствовал себя идиотом, путаясь в догадках, почему такая мысль не пришла ему раньше, еще когда он увидел жену спящей.

      Кузнецов уже намеревался осуществить задуманное, как с улицы донесся звук, заставивший его похолодеть. Едва слышное звяканье цепей. Словно кто-то, скованный кандалами, медленно приближался к их дому.

      «Это не кандалы, – пронеслось в голове у мужчины. – Это качели, мать их».

      Взад… Вперед… Вверх… Вниз…

      Коленки задрожали, и ноги моментально превратились в бескостные рыхлые отростки.

      – Я не пойду туда, – глухо проговорил он. – Я лягу спать и накроюсь одеялом.

      «Только вряд ли это поможет», – ворвался в мозг голос из сна. Вилка и стекло, прекрасное сочетание. Скрип-скрип.

      Владимир потащился к окну и, облизнув пересохшие губы, отодвинул шторы.

      Она была там. Голубая бабочка на качелях. Ее искусственные крылышки излучали фосфорно-зеленоватое свечение и, как показалось Владимиру, слегка шевелились, будто девочка действительно намеревалась подняться ввысь.

      «Она собирается взять разгон».

      – Убирайся, – процедил сквозь зубы Владимир. – Убирайся, сука. Тебя нет. Ты умерла.

      Девочка засмеялась, и ее некогда голубые глаза неожиданно вспыхнули двумя яркими рубинами, будто бы в ее глазницы были вдавлены потухшие угольки и ночной ветерок вдохнул в них новую жизнь.

      Из-за облаков мертвенно-бледной монетой выглянула луна, осветив детскую площадку, и Владимир зажал рукой рот, чтобы не закричать. На качелях сидел труп. Детское платьице болталось на