Стекольщик. Герш Тайчер
Читать онлайн книгу.
куда-то, потому что у них нет личной библиотеки. Я родился в доме, где не было ни одной книги, и после моей смерти в моём доме не будет книг.
В пятом классе я получил домашнее задание по рисованию: нарисовать воробья. Я в это время находился в другой «параллельной плоскости», то есть понятия даже не имел, с чего начать. В мои планы никак не входило испортить чистый лист в моей тетради по рисованию. С такими тяжёлыми мыслями и без конкретных планов я вышел во двор. Во двор мы выходили без особых причин, а домой возвращались, только чтобы поесть.
Случилось так, что одновременно со мной из пятого дома по Лысенко вышел Изя. Он был старше меня на пять лет, водился с моим братом и умел рисовать.
– Слушай, Изя, нарисуй мне воробья, – по-детски попросил я Изю, зная, что мне нечего предложить ему взамен.
– Тащи тетрадь, карандаш и резинку, – коротко ответил Изя, к моему полному удивлению.
В тот день, и на следующей неделе, и через месяц, и через год я старался разобраться в причинах Изиного поступка, но до сих пор это остаётся загадкой для меня. С того времени в моей памяти слова «рисование», «Изя» и «воробей» легли рядом. Слышу «Изя» – вспоминаю «рисование» и «воробей». Слышу «рисование» – вспоминаю «воробей» и «Изя». Только иногда бывают сбои: когда слышу «воробей», не всегда вспоминаю «рисование» и «Изя». Вот как удивительно память человеческая работает.
«Слово о полку Игореве» не расходилось с той быстротой, с которой разошлись слухи, что я нарисовал воробья как живого. Много хорошего в моей жизни произошло от воробьиного рисунка, включая «отлично» по рисованию. Учительница по зоологии подошла ко мне на перемене и сказала, указывая на книгу «Птицы Украины»:
– А синицу и галку сможешь нарисовать?
Таким образом, у меня дома на столе оказалась моя первая книга.
Глава 2. ПРОЛЕТАРИЙ
Стекольщик
Я пролетарий, мой отец пролетарий – он стекольщик, два моих дяди тоже стекольщики. Не думаю, что из-за этого моя фамилия Глейзер2: ещё один мой дядя – портной, а другой – сапожник. Короче, мы пролетарская семья. Поскольку есть некоторая неопределённость по отношению классовости домохозяек, сформулирую иначе: в нашей семье, кроме пролетариата, никаких классов никогда не было.
В Черновцах я хорошо знал всех стекольщиков, и они знали меня. Все стекольщики в нашем городе были евреи. Допускаю, что были не еврейские стекольщики, но я таких никогда не встречал. Как правило, в послевоенных Черновцах все ремесленники были евреи, чиновники были русские, а украинцы занимались сельским хозяйством за городской чертой. Люди, как и всё другое в жизни, делятся на три части. Это правило я хорошо выучил, когда служил в армии. До армии я делил всё на две части: ремесленники и чиновники, пролетариат и интеллигенция, те, которые едят оливки, – и те, которые оливки не едят.
Много стекольщиков, маляров,