Древние греки ценили сильные проявления страстей и яркие поступки, зачастую считая их проявлением высших сил в человеческой жизни. Недаром часто гнев и даже безумие называются в античных мифах «божественными». Видимо, в юности Борис Абрамович проникся «божественным» происхождением обуревающей иногда человека ярости и решил, что его гнев – такой же, как и у ахейских героев, разрушивших «крепкостенную Трою» и завоевавших бессмертье усилиями слепого Гомера. Вот только одного не учел «гневающийся Борис»: эпоха язычников и их отношение к жизни остались в мифах, нынешняя культура, в которой довелось существовать и Борису Абрамовичу, почитает гнев одним из семи смертных грехов, а людей, подверженных ему, отправляют обычно к психотерапевту.

      Возвращаясь к психологическому портрету Бориса Абрамовича (а их, этих портретов, существует несколько), можно отметить, что составители в один голос намекают на повышенную раздражительность, нервозность и гиперэмоциональность своего объекта:

      «Голова – иногда работающая как котел, и только холодные комбинации, графитовые стержни этого реактора, способны если не охладить, то не дать собраться критической массе перегрева. <…>

      Иногда легко раздражается от неприятности, вроде бы, незначительной. <…>

      Клокочущая, сдерживаемая в котле ярость – и полный штиль, безоблачность после пролетевшей тучи. <…>

      Иногда, чтобы мир опять стал управляем, после ухода глубоко в себя, должен неожиданно кого-то уволить или хотя бы символически уничтожить – с каким-то реальным резким действием. <…>

      Подозрителен, заносится, заигрывается в свое величие и всеспособность считать. Должен быть первым в классе – чтобы не били, а лучше бы – чтобы и не могли догнать. <…>

      Хорошо бы ему иногда повторять: “Я – Борис Абрамович, Я – Боренька, я – здесь!” – не заносясь в виражи мечты