Черниговка заметно опустела и приобрела женское лицо. Война выполняла свое дело настойчиво и бесцеремонно, приглашая на ратный подвиг, все новых и новых мужчин. Уходили целыми семьями, по три, четыре человека. Вначале, провожали матерых, понюхавших пороху, обученных воинов. Казалось, что на этом все и закончится, ведь война не может продолжаться очень долго. Были и такие, особо убежденные в силе красной армии, «знатоки», которые, вполне серьезно, пытались убеждать своих не очень-то легковерных земляков в том, что война вот- вот закончится, и их, переодетые в военную форму, односельчане благополучно вернутся к своим женам, мамкам и деткам, так и не успев доехать до мест сражений. Степан Павлович Стриж шестидесятитрехлетний ветеран империалистической, относился к подобным рассуждениям, как к пустой болтовне, не знающих жизни людей. Он-то представлял наверняка, что с германцем придется повозиться изрядно, что еще много раз бабы будут лить слезы, провожая своих героев на фронт, а потом истошно реветь, получив похоронку. Так оно и происходило. Сам он проводил на фронт старшего, из двоих сыновей, Петра, да двух зятьев. Обе дочери, как и полагается, давно покинули отчий кров. Старшая, Ганна, жила собственным хозяйством, с детьми, в доме, который они с мужем построили в году, наверное, тридцать восьмом. Арина, с детьми, жила вместе с родителями мужа, в их доме. А так как ее муж был их единственным ребенком то об отделении никто и не помышлял, тем более что места хватало всем с лихвой. Этот факт, на протяжении уже нескольких лет, не давал Степану покоя. Нет, с Ариной-то все хорошо, живет в довольствии, при муже, и его родителях. Все чин чином. Беспокоил Петр, покинувший отчий дом с диким скандалом, и со срамом, как когда-то, казалось Степану, а после, ютившийся в тесной и ветхой избушке, доставшейся его жене Александре от покойной бабки. Теперь, когда от ушедшего на фронт, одним из первых, Петра, уже три месяца не приходило ни весточки, это беспокойство отца превратилось