Один говорил, что Россия – фантом,

      Другой – что она возродится потом,

      А третий сказал, что Россия звезда

      На сфере из мрака и льда.

      Покроет её изотопный туман,

      Её поглотит мировой океан,

      Не будет ни пьяниц, ни бойких девчат —

      Одни колокольни торчат.

      Не станет героев, развеется прах

      На русских полях, небесах и морях,

      И жён, собирающих пепел в подол,

      Не сыщешь в развалинах сёл.

      Одна ты на свете и в сердце одна,

      Жестокая память, слепая вина,

      Пугающий скрежет, стальные огни,

      И все мы с тобою одни.

      Сморщенная лодочка скользила

      По бездонной луже во дворе.

      Помню – от разлитого бензина

      Радужная плёнка на воде.

      В небе оголтелые вороны

      Делали неровные круги,

      И у детства чёрные законы:

      Упади и голову пригни.

      Мама бьётся в крепкой паутинке,

      Вертит слово, больное, как прут:

      «Мокрые колени и ботинки,

      И в грязи измазался, как труп!»

      Месть узоров на ковре дырявом,

      Треснувшая гладь на потолке.

      Замотаться грубым одеялом

      И, согревшись, плакать в уголке.

      Позабыла, наверное, где родилась,

      Сколько лет прожила она в схиме.

      Не отводит от грешника каменных глаз

      И бормочет губами сухими.

      Никогда не ответит на робкий поклон,

      Своевольна – никто с ней не ладит.

      Неизменно сидит возле тусклых икон,

      Плащаницу истёртую гладит.

      Нашептали ей сёстры – какой-то еврей

      Заявился в святую обитель,

      И выходит она из высоких дверей,

      И кричит, что я ангел-губитель.

      Машет чёрными крыльями в гневе своём,

      Будто ворон кружит, налетая.

      Посмотрите, какой нелюбезный приём,

      Как беснуется ваша святая!

      Храм закрыли. Спускаются звёзды на скит.

      Голоса удаляются глухо.

      И всё ближе за стенами ходит машхит[1],

      Но жива ещё злая старуха.

      Больше нет ни начальников строгих,

      Ни походной тоски строевой,

      Но тяжёлая ноша для многих, —

      Умирая, не знать своего.

      А когда мы чужое узнаем

      У дымящего в небо куста,

      Вероятно, покажется раем

      Предстоящая нам пустота.

      Перед пропастью этой сгодится

      Нам любая из лёгких дорог,

      Где садятся на голову птицы

      И