Наконец, 3 февраля 1763 г. произошло чудо: лёд слегка истончился, ледокол смог проложить в нём узкую дорожку, и баржи мгновенно потянулись в Весп. К тому моменту около 200 000 человек, проживавших в одном из самых богатых водой городов Европы, оставались без неё почти 6 недель.

      Уже в конце февраля погода резко изменилась, принеся в Амстердам настоящее лето. Правда, продолжалось это недолго: в начале марта страну снова накрыл холодный фронт, и вода вновь замёрзла так, что по Эю можно было передвигаться лишь на коньках и санях.

      Одновременно город постоянно страдал от народных волнений, хотя они едва ли носили характер грабежей: люди становились неуправляемыми и совершали необъяснимые порой вещи. Найдя, к примеру, мешок с деньгами, его вспарывали и выбрасывали содержимое в канал. Один из самых известных хроникёров Амстердама Якоб Бикер Раэйе (1703–1777) рассказывал, что нередко он видел группы по 30–40 человек, нёсших железные сундуки с деньгами к мосту и сбрасывавших их в воду. Картины вырывали из рам и резали на куски или топили, не стремясь извлечь из награбленного добра выгоду.

      Апогея мародёрство достигло в доме одного из торговцев вином, проживавшего на канале Сингел. В своём погребе купец хранил 32 000 бутылок отменного вина, которые обезумевшая толпа в порыве ярости разбила. «В одной комнате было пролито столько вина, что повстанцы плавали в нём, словно животные. Некоторые потеряли сознание от сильного дурманящего запаха алкоголя, кто-то напился до смерти, а часть просто-напросто захлебнулась», – писали хроникёры.

      Упадок Амстердама становился всё заметнее к концу столетия. С 1795 по 1815 г. население столицы уменьшилось с 221 000 до 190 000 человек. Дома пустовали; некоторые даже уничтожили, дабы не платить за них налоги. Из 3000 работников на раскинувшихся вдоль Эя верфях к 1811 г. осталось лишь 350. Из 50 фабрик, производивших шёлк и бархат, уцелело только две. Что же привело к такому быстрому угасанию?

      Дело в том, что амстердамская пристань была не слишком удобной. Сюда прибывали корабли из Зёйдерзе и Эя, однако ветер мог смещать суда к искусственным островам и оставлять там на несколько дней. Своим успехом в XVII в. город был во многом обязан удобному для международной торговли расположению, служа своего рода перевалочным пунктом. Когда же Лондон и Гамбург расширили свои гавани, суда предпочли направляться именно в них, поскольку добраться туда было значительно легче, чем в Амстердам. Более того, товары всё чаще везли напрямую,