На выжженной земле дымится серым

      Ушедших звуков жёлтое жнивьё…

      Терзают фортепьянные мегеры

      Закрытое сознание моё.

      Ещё копирует вселенную рояль.

      Есть мир – в нём я проснувшийся ребенок,

      Зелёный лист и розовый миндаль

      Живут без микрофона и колонок.

      Скрещенья рук – соцветия легенды,

      Тончайший всплеск и рокот штормовой…

      Конь золотой, конь серый и конь бледный

      Несут меня в кармический покой.

      Пусть на фасадах хмурятся горгульи,

      Мой мир пылает – он измором взят…

      Звук бьёт в рядами сомкнутые стулья,

      Пленяя уши, что на них сидят.

      В его сиюминутном фейерверке

      И в струйном огниве, что жжёт фонтан Треви,

      Портной гармонии с меня снимает мерку

      На пониманье истинной любви.

      Угас огонь рояльного оркестра…

      Сменившись дивной, дымной тишиной…

      Тела и души, не сдвигаясь с места,

      Ещё мгновенье ощущают мир иной.

      На прозрачности виднее силуэты,

      И белее белизна на темноте…

      В ней рисуют таинством кистей

      Память-квинтэссенцию поэтов,

      Прошлое – могилу новостей,

      А зимой – холодный призрак лета.

      На твоём оранжевом листке

      Вообще не чувствуется ветка…

      От любви придумана таблетка —

      Сладкий мёд в горячем молоке…

      По тебе моя тоскует клетка,

      Что, как жизнь, висит на волоске.

      Просто так, наверное, не любят…

      Лишь, когда совсем невмоготу,

      С ощущеньем горечи во рту

      Лишь полуглотком тебя пригубят,

      Поглотят, как время, пустоту,

      Выдохнут, как бывший воздух, трубы.

      Ну пускай я сдуру согрешил,

      Выпал из гнезда, как кукушонок…

      Голос твой уже настолько тонок,

      Что нет смысла спрашивать – скажи,

      Кто же я – святой или подонок

      В этой полуправде-полулжи…

      От меня убудет навсегда

      Эта нереальная картина —

      Море, изгибающее спину

      Силуэт пропавшего следа

      В