В голубом Ничто

      Сгорели миры.

      Я тёмную руку

      Протягиваю к мирам.

      Вздрогнула тёмная рука,

      Отпрянула от миров.

      Рука хотела бы поиграть,

      Чтобы белою стать

      Вместе с мирами.

      Разверзлась чёрная напористая глубь.

      И воспарил я, и полетел вниз

      Меж множества других,

      Что парят вверх по жизни

      С их радостью, с их печалью.

      Всё глубже погребает меня,

      Затягивает пучина водоворота.

      Как хорошо, как славно здесь!

      Удары мягкие подталкивают,

      Укладывают на подстилку из губки и мхов,

      А раки присматривают за мной,

      Лежащего в сияющей кроне звёзд и роз,

      Тысячи рыб подхватили меня,

      Десятки тысяч рыбьих народов

      Уносят меня, бедного братца, в смирение,

      К надежде десятки тысячекратной,

      Что я отпущу их в ночь души,

      Что подарю им свет земной —

      Значит ли это, что я утонул?

      Вспыхнули огни фитилей!

      И тотчас взметнулись в ужасе тени,

      Как будто их намотало на колёса.

      Пьянчужка, подруга!

      Шулер, злодей разыграет тебя в кости,

      С подмалёванными глазами свалит под стол.

      Говори, индийский сочинитель!

      Дерево не съест свои плоды,

      Река не выпьет свои воды.

      Каденция звуков!

      Опускает лук, охотник, Орион,

      Да исполнится всё спустя вечность.

      Наша звезда летит в бездну

      На погибель, сгорая незримо,

      Будто пламя в снопе соломы

      В светлый полуденный час.

      О, позволь саду земному

      Изнутри воспрянуть снова!

      Укроюсь, глаза закрою – уж скоро

      Крикнет петух, щелкнет курок.

      Неисчислимы голоса! Как защититься от них?

      Армия мёртвых, что на страже стоит

      От гор Непала до Кордильер,

      Дабы падал я в пропасть глубокой печали.

      Не сияют в немецкой ночи

      Сонмища умерших.

      Когда-то сердце, превратившись в звезду,

      Крылатым вестником парило.

      Ныне гении, обернувшись гусями,

      Ковыляют к развилкам дорог, к последним пределам,

      Жаждут корма; к взбаламученной луже

      Вразвалку плетутся и клацают плоским клювом.

      И потом всё скукоживается; исчезает;

      Зарубцовываются сновидения очковтирательства;

      Ночь-кровопийца бледнеет, сдувается,

      Как рыбий пузырь в пальцах кухарки;

      Ухо холодеет, как птичье гнездо, что обокрали.

      О, раздайся звук, дай