Твой долгий-долгий день. Какая ясность!

      Мир стал твоим, о, он стал твоим не в меру:

      Молчит, как будто опустевший постепенно,

      Ибо многое из того, что было даровано тебе

      От этой юдоли, не желает завершаться

      И нуждается в пространстве для воплощенья.

      Радуется страдание, слёзы омывают ликованье:

      Они всецело, совокупно всё время с тобой

      И на крови твоей звериной уже возмужали.

      Так живёт зверь, что долго молчал,

      Чувствуя богов, и разве они так уж просты?

      Над голубеющим градом и над садами

      Реет тень твоя, словно у башни канат,

      Что загорается электрическими лимонами —

      Этими первозданными плодами ночи.

      Тень несёт в руках всем на позор твою душу —

      Эту сучку с пурпурным языком наружу

      И подобранными крыльями летучих мышей.

      Она знает, что тень странствовать может или упасть,

      И хорошо ей всегда, стоит руку только поднять,

      И опасность прогонит легко, словно пух.

      Там гудят и свищут каскады воды,

      Ночь шумит в глубоком ложе своём,

      Пугая прохладой поросль прибрежной ольхи;

      Убегает брег, ночной прилив надвигается грозно,

      Лишь тень пребывает в грёзах о вечных огнях.

      Ибо вечный свет откармливает её вечностью.

      Тянется канат между башней над морем,

      Затаившим дыхание стариком; собираются

      В стаи рыбы под фальшивый денёк