Всепроникающий страх, поглощавший первобытных людей, – за себя, сородичей, многочисленное потомство, оберегаемое всей стаей – проявлялся в различных формах неврозов, а коллектив-организм искал обьяснения – почему, помимо всего прочего страха, он боится сам себя? Иррациональность самопожертвования естественным образом дополнилась мистическим обьяснением этой потребности. Суеверие – первая попытка зарождающегося, пока еще коллективного разума дать ответ, и чем он был нелепей и красочней – тем казался убедительней, ибо примитивная фантазия, броская и безвкусная праматерь красоты, была такой же неестественной и внешней этому миру, как и мораль. В глубинах психики принуждение к жертвенности базировалось на все том же страхе, но его источник новорожденный разум обнаружил теперь вовне, придав ему форму некой трансцендентной сущности. Страх перед врагом подавлялся более страшным страхом – неведомого. Нечто уму непостижимое и принципиально отвергающее всякую попытку постижения; всемогущее но хорошее; требующее абсолютного подчинения и поклонения но при этом милостиво вознаграждающее усердных, воплотилось в понятии… Впрочем, тогда оно было настолько Великим и Ужасным, что не только не имело имени, но и карало всякого, кто имел наглость к нему обратиться. Так возникло понятие "священного" и зародились примитивные верования. Это был первый росток культуры, обосновавший насилие, а заодно и все вокруг, причудливыми мифами, и материализовавшийся в обрядах, которые соединяли в себе страх, фантазию и желание умилостивить неведомое божество.