На башню я взошел в томленье вешнем,

      ласкаемый пассатом,

      тоска тянулась в край нездешний,

      и травы затуманились закатом,

      а некому открыть души мятежность.

      Я жаждал страсть топить в безумном зелье

      да песней заглушать,

      но пресно понуждение к веселью.

      Пусть я иссохну с утешеньем,

      что ради милой можно пострадать.

      Студёна ночь, цикада стонет

      у путевого павильона[9],

      внезапно ливень стих.

      В шатре у врат не до вина,

      нас ждет разлуки миг

      с движением челна.

      Рука в руке, в слезах глаза,

      и сил нет что-нибудь сказать.

      Уходит челн

      сквозь пену волн

      туда, где чуских туч ниспала пелена[10].

      Для тонких душ разлука – вечной болью,

      тем боле

      в щемящий осени сезон.

      Где хмеля испарится сон?

      Под ивою прибрежной,

      луной щербатой, ветром свежим?

      За годом год пойдут года,

      когда и день погожий – пустота.

      И сердце, тысячи страстей полно, —

      кому тогда откроется оно?

      Как эта высь, как эта даль, тоска

      безмерно глубока,

      боль нескончаема, как нить клубка,

      как пух, летящий

      над тропой.

      Храп лошади затихнул в чаще,

      пыль заклубилась вяще…

      Где ж, милый, след найдется твой?

      Спит пара уточек на озерке,

      лодчонки чалят вдалеке.

      Ночь пала на цветистый теремок,

      в окне

      повис луны крючок.

      Так стало грустно мне!

      Ведь даже лепестку

      дано весной ласкаться к ветерку.

      Прокуковала птица —

      пора с весной проститься[11].

      Тем паче грустно, что цветов уже не будет.

      Под ветром буйным и дождем тоскливым

      зазеленеть подходит время сливам,

      лоянским ивам

      пушинки белые кидать в безлюдье.

      Забудь и думать о струне,

      она печалью веет мне.

      Как Небо не дряхлеет,

      так и любви – не умереть,

      опутала, что сеть

      со множеством ячеек.

      Ночь истекла, фитиль погас,

      но не пришел рассветный час.

      Под песнь ручья[12] я пил, и пил немало,

      к полудню хмель исчез,