По кремнистому берегу Волги-реки,

      Надрываясь, идут бурлаки.

      Тяжело им, на каждом шагу устают

      И «Дубинушку» тихо поют.

      Хоть бы дождь оросил, хоть бы выпала тень

      В этот жаркий, безоблачный день!

      Всё бы легче народу неволю терпеть,

      Всё бы легче «Дубинушку» петь.

      «Ой, дубинушка, ухнем!» И ухают враз…

      Покатилися слёзы из глаз.

      Истомилася грудь. Лямка режет плечо…

      Надо «ухать» ещё и ещё!

      …От Самары до Рыбинска песня одна;

      Не на радость она создана:

      В ней звучит и тоска – похоронный напев,

      И бессильный, страдальческий гнев.

      Это – праведный гнев на злодейку-судьбу,

      Что вступила с народом в борьбу

      И велела ему под ярмом, за гроши

      Добывать для других барыши…

      «Ну, живее!» – хозяин на барке кричит

      И костями на счётах стучит…

      …Сосчитай лучше ты, борода-грамотей,

      Сколько сложено русских костей

      По кремнистому берегу Волги-реки,

      Нагружая твои сундуки!

      Бедность проклятую знаю я смолоду.

      Эта старуха, шатаясь от голоду,

      В рубище ходит, с клюкой, под окошками.

      Жадно питается скудными крошками.

      В диких очах видно горе жестокое,

      Горе тоскливое, горе глубокое,

      Горе, которому нет и конца…

      Бедность гоняют везде от крыльца.

      Полно шататься из стороны в сторону!

      Верю тебе я, как вещему ворону.

      Сядь и закаркай про горе грядущее,

      Горе, как змей ядовитый, ползущее,

      Горе, с которым в могилу холодную

      Я унесу только душу свободную;

      Вместе же с нею в урочном часу

      Я и проклятье тебе унесу.

      Не за себя посылаю проклятия:

      О человеке жалею – о брате – я.

      Ты надругалась руками костлявыми

      Над благородными, честными, правыми.

      Сколько тобою мильонов задавлено,

      Сколько крестов на могилах поставлено!

      Ты же сама не умрёшь никогда,

      Ты вековечна, старуха-нужда!

      В старом вицмундире с новыми заплатами

      Я сижу в трактире с крезами[26] брадатыми.

      Пьяница, мотушка, стыд для человечества,

      Я – паяц, игрушка русского купечества.

      «Пой, приказный[27], песни!» – крикнула компания. —

      «Не могу, хоть