Шестой. Ты говорил мне, повелитель,

      Что в этот срок все кончишь.

                                     Так сказал я,

      Когда еще я только поднял бурю.

      А что король и свита, дух?

                                              Всех вместе,

      Как ты мне поручил, я их оставил

      В той роще липовой, что охраняет

      Жилье твое от ветра, – все в плену;

      Не двинутся, пока их не отпустишь.

      Король, брат короля, твой брат – все трое

      В безумье полном; прочие на них

      Глядят с тоской и ужасом, особо ж

      Старик, кого зовешь ты «добрый старый

      Гонзало». Слезы с бороды его

      Стекают, точно дождь зимою с кровли

      Соломенной. Твои так страшны чары,

      Что если б ты несчастных увидал,

      То пожалел бы их.

                                  Ты полагаешь?

      Я б пожалел, будь человеком я.

      И мне их жаль. Уж если дух бесплотный

      Им сострадает, – неужели я,

      Подобный им, с такими же страстями

      И чувствами, не пожалею их

      Сильней, чем ты? Я оскорблен жестоко,

      Но разум благородный – против гнева;

      Великодушие – сильнее мести.

      Раскаялись они. Достиг я цели,

      И больше нет отныне у меня

      Ни капли недовольства. Но лети,

      Освободи их. Чары я разрушу:

      Они придут в себя.

                                  Лечу за ними.