– Кто столько мог тебя,

                                  мой друг, развеселить?

      От смеха ты почти не можешь говорить.

      Какие радости твой разум восхищают,

      Иль дéньгами тебя без векселя ссужают?

      Иль талия тебе счастливая пришла

      И двойка трантель-ва на выдержку взяла?

      Что сделалось с тобой,

                                    что ты не отвечаешь?

      – Ай! дай мне отдохнуть,

                                      ты ничего не знаешь!

      Я, право, вне себя, я чуть с ума не сшёл:

      Я нонче Петербург совсем другим нашёл!

      Я думал, что весь свет совсем переменился:

      Вообрази – с долгом

                                         Нарышкин расплатился;

      Не видно более педантов, дураков,

      И даже поумнел Загряжской, Свистунов!

      В несчастных рифмачах

                                   старинной нет отваги,

      И милый наш Марин не пачкает бумаги,

      А, в службу углубясь, трудится головой:

      Как, заводивши взвод,

                                 во врéмя крикнуть: стой!

      Но больше я чему с восторгом удивлялся:

      Копьев, который так

                                      Ликургом притворялся,

      Для счастья нашего законы нам писал,

      Вдруг, к счастью нашему,

                                      писать их перестал.

      Во всем счастливая явилась перемена,

      Исчезло воровство,

                                 грабительство, измена,

      Не видно более ни жалоб, ни обид,

      Ну, словом, город взял совсем

                                       противный вид.

      Природа красоту дала в удел уроду,

      И сам Лаваль престал коситься на природу,

      Багратиона нос вершком короче стал,

      И Дибич красотой людей перепугал,

      Да я, который сам, с начала свово века,

      Носил с натяжкою названье человека,

      Гляжуся, радуюсь, себя не узнаю:

      Откуда красота, откуда рост – смотрю;

      Что слово – то bon mot[1],

                      что взор – то страсть вселяю,

      Дивлюся – как менять интриги успеваю!

      Как вдруг, о гнев небес!

                              вдруг рок меня сразил:

      Среди блаженных дней

                                  Андрюшка разбудил

      И всё, что видел я, чем столько веселился —

      Всё видел я во сне, всего со сном лишился.

      Ты в Петербурге, ты со мной,

      В объятьях друга и поэта!

      Опять прошедшего мы лета,

      О трубадур весёлый мой,

      Забавы, игры воскресили;

      Опять нас ветвями покрыли

      Густые рощи островов

      И приняла на шумны волны

      Нева и братьев, и певцов.

      Опять веселья, жизни полный,

      Я счастлив радостью друзей;

      Земли и неба житель вольный

      И тихой жизнию довольный,

      С беспечной музою моей

      Друзьям пою любовь, похмелье

      И хлопотливое безделье

      Удалых рыцарей стола,

      За коим шалость и веселье,

      Под звон блестящего стекла,

      Поют, бокалы осушают

      И громким смехом заглушают

      Часов однообразный бой.

      Часы бегут своей чредой!

      Удел глупца иль Гераклита,

      Безумно воя, их считать.

      Смешно бы, кажется, кричать

      (Когда златым вином налита,

      Обходит чаша вкруг столов

      И свежим запахом плодов

      Нас манят полные корзины),

      Что все у бабушки Судьбины

      В сей краткой жизни на счету,

      Что старая то наслажденье,

      То в списке вычеркнет мечту,

      Прогонит радость; огорченье

      Шлет с скукой и болезнью нам,

      Поссорит, разлучит нас с милой;

      Перенесем, глядишь – а там

      Она грозит нам и могилой.

      Пусть