Ужасен холод вечеров,

      Их ветер, бьющийся в тревоге,

      Несуществующих шагов

      Тревожный шорох на дороге.

      Холодная черта зари —

      Как память близкого недуга

      И верный знак, что мы внутри

      Неразмыкаемого круга.

      Свет в окошке шатался,

      В полумраке – один —

      У подъезда шептался

      С темнотой арлекин.

      Был окутанный мглою

      Бело-красный наряд.

      Наверху – за стеною —

      Шутовской маскарад.

      Там лицо укрывали

      В разноцветную ложь.

      Но в руке узнавали

      Неизбежную дрожь.

      Он – мечом деревянным

      Начертал письмена.

      Восхищенная странным,

      Потуплялась Она.

      Восхищенью не веря,

      С темнотою – один —

      У задумчивой двери

      Хохотал арлекин.

      Без Меня б твои сны улетали

      В безжеланно-туманную высь,

      Ты вспомни вечерние дали,

      В тихий терем, дитя, постучись.

      Я живу над зубчатой землею,

      Вечерею в Моем терему.

      Приходи. Я тебя успокою,

      Милый, милый, тебя обниму.

      Отошла Я в снега без возврата,

      Но, холодные вихри крутя,

      На черте огневого заката

      Начертала Я Имя, дитя…

      Я вышел в ночь – узнать, понять

      Далекий шорох, близкий ропот,

      Несуществующих принять,

      Поверить в мнимый конский топот.

      Дорога, под луной бела,

      Казалось, полнилась шагами.

      Там только чья-то тень брела

      И опустилась за холмами.

      И слушал я – и услыхал:

      Среди дрожащих лунных пятен

      Далёко, звонко конь скакал,

      И легкий посвист был понятен.

      Но здесь и дальше – ровный звук,

      И сердце медленно боролось,

      О, как понять, откуда стук,

      Откуда будет слышен голос?

      И вот, слышнее звон копыт,

      И белый конь ко мне несется…

      И стало ясно, кто молчит

      И на пустом седле смеется.

      Я вышел в ночь – узнать, понять

      Далекий шорох, близкий ропот,

      Несуществующих принять,

      Поверить в мнимый конский топот.