Для России наследие Античности в сфере литературы, философии и особенно исторической мысли имело гораздо меньшее, чем для Европы, значение.

      Нельзя сказать, что допетровская Русь совершенно не знала античной литературы, философии, истории. Знала, конечно же. Прежде всего по южнославянским и собственно русским переводам: если средневековый русский интеллектуал не владел языком оригинала или не мог посетить константинопольский Магнавр, какую-нибудь крупную библиотеку империи, воспользоваться книжными сокровищами своего архиерейского дома (как вариант, крупного монастыря), он обращался к переводу. В этом случае русский книжник мог получить представление о творчестве Гомера, прочитать роман «Александрия», ознакомиться с сюжетом путешествия аргонавтов, обратиться к Эпиктету и Диогену Лаэртскому. Книжники Московского царства цитировали Аристотеля и Овидия.

      Все это лежало в частных библиотеках страны…

      Притом переводили как с греческого, так и с латыни, во времена Московского царства даже, наверное, больше с латыни.

      И хотя святой Максим Грек учил: «Время бо уже есть обратити просто на познание благочестия, а не яко же кичят аристотельстии философи, но предлагая догматы честныя и простыя истинны, не в помышлениих ложных и образованиих геометрийских, в них же ходившей не ползовашеся, но от истины далече заблудиша», – на Руси и позднее в России авторов языческой эпохи воспринимали без враждебности. Да, были в древности такие мудрецы, да, порой они мудровали лукаво, да, богословие и благочестие христианское всегда были, есть и будут выше их трудов, но читать древних авторов можно, поскольку, за редким исключением, в списки «отреченных книг» они не попали.

      Когда ученый иеромонах Тимофей закупал книги для большого училища, устроенного при царе Федоре Алексеевиче на Московском печатном дворе, среди прочего он приобрел тексты Эсхила, Эзопа, Аристофана, Гомера, Софокла, Лукиана, Гесиода, Аристотеля, Платона, Демосфена, Катона, Гиппократа, Галена, Пифагора, Павсания, Геродота, Аммиана Марцеллина, Дионисия Галикарнасского, Диодора Сицилийского…

      Пожалуйста, просвещайтесь!

      Однако все пестрое многообразие античного наследия прошло по периферии средневековой русской культуры. Оно никогда не попадало в ее фокус, интересовало лишь относительно небольшую часть интеллектуальной элиты и не оказывало сколько-нибудь серьезного влияния… ни на что.

      Ни на политику, ни на состояние общества, ни на богословие…

      В литературе русский человек предпочитал воинскую повесть, поучение или житие православного святого, «слово» древнего инока-мудреца. «Повесть о Петре и Февронии Муромских» – вот что ему нравилось. Всякую философию он ставил ниже Священного Писания. Среди памятников исторической мысли предпочитал хронограф (история библейская, евангельская, христианских царств) да родную летопись, повествовавшую о деяниях предков. А хронограф и летопись возникли