Я с тобой не стану пить вино,

      Оттого что ты мальчишка озорной.

      Знаю я – у вас заведено

      С кем попало целоваться под луной.

      А у нас – тишь да гладь,

      Божья благодать.

      А у нас – светлых глаз

      Нет приказу подымать.

      И жар по вечерам, и утром вялость,

      И губ потрескавшихся вкус кровавый.

      Так вот она – последняя усталость,

      Так вот оно – преддверье царства славы.

      Гляжу весь день из круглого окошка:

      Белеет потеплевшая ограда,

      И лебедою заросла дорожка,

      А мне б идти по ней – такая радость.

      Чтобы песок хрустел и лапы елок —

      И черные и влажные – шуршали,

      Чтоб месяца бесформенный осколок

      Опять увидеть в голубом канале.

      Самые темные дни в году

      Светлыми стать должны.

      Я для сравнения слов не найду —

      Как губы твои нежны.

      Только глаза подымать не смей,

      Жизнь мою храня.

      Первых фиалок они светлей,

      А смертельные для меня.

      Вот поняла, что не надо слов,

      Оснеженные ветки легки…

      Сети уже разостлал птицелов

      На берегу реки.

      О, это был прохладный день

      В чудесном городе Петровом!

      Лежал закат костром багровым,

      И медленно густела тень.

      Пусть он не хочет глаз моих,

      Пророческих и неизменных.

      Всю жизнь ловить он будет стих,

      Молитву губ моих надменных.

      Я так молилась: «Утоли

      Глухую жажду песнопенья!»

      Но нет земному от земли

      И не было освобожденья.

      Как дым от жертвы, что не мог

      Взлететь к престолу Сил и Славы,

      А только стелется у ног,

      Молитвенно целуя травы, —

      Так я, Господь, простерта ниц:

      Коснется ли огонь небесный

      Моих сомкнувшихся ресниц

      И немоты моей чудесной?

      Родилась я ни поздно,