***

      Ранее утро быстро перетекает в жаркий полдень, полдень перегорает в тёплый вечер, а вечер в томные сумерки.

      «Любовь… Счастье…» – это ведь только слова.

      «Любишь ли ты меня?»

      «Не знаю».

      Но когда они выходят из парка, она рада, что именно он держит её за руку. И все головы оборачиваются и смотрят им вслед.

      Спугнула! Вот не дура ли? Он целоваться полез, а она: «Стихи сначала читай!». Тьфу! Будто сроду стихов не читала. Обиделся. Довёл до ворот и «до свидания». Ну и ладно! У неё тоже гордость есть.

      Скрип, скрип. Аннушка на цыпочках ступает по деревянным половицам. Родители давно спят. Отец, утомлённый плотницкой работой, ложится рано и встаёт рано.

      Аннушка схватила с лавки подушку и одеяло и стремглав вылетела в тёмный двор. Окна закрыты, белые накрахмаленные занавески задёрнуты, только квадратики форточек торчат наружу. Аннушка осторожно пошла вдоль дома. Путь ей освещают застрявшая в безразличных сумерках луна, да приглушённый шторками свет в Людкином окне. Тихо как-то по-особенному, словно в дыру провалилась. Но вдруг дунул ветерок в лицо, и сразу зашуршало, заворошилось, зачавкало, и вдали словно кричит кто. Шуршит, понятно, каштан разлапистый, но этот крик вроде и не крик, а стон сдавленный, откуда-то из-под земли. Холодок покрыл спину. Из Людкиного окна раздался короткий смешок и страх сразу улетучился. Лёнька!

      Аннушка прошла за дом, закинула моток проволоки на калитку, чтоб не стучала от ветра, и забралась по ступенькам на чердак. На чердаке пахнет пылью, полынью и свежеструганными досками. Новенький гроб отец сколотил для себя, чем страшно напугал мать.

      – Ты что ж это, помирать вздумал? – содрогнулась Гликерия, увидев гроб на веранде. – Или мне приготовил?

      – Себе, – буркнул отец. – Липа больно хорошая попалась, вишь, доска какая крепкая, вот решил для себя приберечь. Когда-нибудь помирать всё равно придётся, что ж я другим делаю, а себя, значит, без гроба оставлю.

      – Ох, сердце зашлось. Не могу на него смотреть. Убери его куда-нибудь, чтоб на глаза мне не попадался.

      – Куда ж?

      – В сарай… Нет, я в сарай хожу.

      – Так, может, на чердак?

      – Хоть на чердак, только с глаз долой.

      Сквозь прореху в чердачной крыше на гроб просачивается бледный свет равнодушной луны. Гроб и гроб, что ж такого? Просто липа, отец даже лаком ещё не покрыл. Аннушка бросила в гроб подушку, сверху толстое ватное одеяло, стянула с узких бёдер юбку-пудель, которую пришлось впопыхах выкраивать из куска фетра.

      Отличная юбка получилась! Конечно, платье ей нравилось больше, но что делать? Квадратный отрез фетра, подарок Таисии на день рождения, давно валялся в комоде ненужным грузом. Ткань была неплохой, фетр – материал хоть и плотный, но достаточно лёгкий,