Последняя белка Парижа. Влад Костромин
Читать онлайн книгу.
суета заканчивается.
– Ты попробуй, – старый сквалыга достал из бардачка замызганный складной стакан, наполнил из извлеченной из валявшейся на заднем сидении сумки бутылки, протянул мне. – Печень потом… Я еще и кваса тебе взял, но теперь уж…
– В смысле?
– Ты пей настойку, потом поймешь.
Стакан настойки упавший на литр пива, оглушил меня как удар кувалдой в лоб. Хотя тщеславный Саня часто бодяжил настойки прямо на неразведенном медицинском спирте, который покупал пятилитровыми баклажками у своего двоюродного брата и пытался впарить их кому ни попадя, но ни одна из его поделок раньше на меня такого действия не оказывала. Резко захотелось откинуться на спинку сиденья и заснуть. Так сильно, что я не смог противиться внезапному желанию и сдался ему. А зря! Продолжение, точнее финал, истории я узнал от следователя, очнувшись в реанимации. Отчаявшись купить свежей печени, Саня совершенно сбрендил и пошел по пути Прометея: вырубив меня с помощью настойки, вскрыл мне брюшину ножом и оттяпал половину печени. Благо, чтобы не запачкать сидения и салон и не дать тараканам вкусить человеческой крови, проделал операцию на асфальте. Это меня и спасло. Когда «Ниссан» отъехал, мимо сидевшего уткнувшись спиной в ограду рынка залитого кровью тела ехала «скорая». Врачи обещали, что жить буду… а вот пить настойку – уже нет. Да и вряд ли сбрендивший суетолог ее еще кому-нибудь нальет. Во всяком случае, не в ближайшие 12 лет. Уже в ходе следствия выяснилось, что Саня еще и людей грибами и квасом умышленно травил. И труп соседки в его подъезде нашли. Еще четверо его соседей попали в больницу с отравлением разной степени тяжести. И много еще чего вскрылось.
Ай да Пушкин!
Хоть в школе я поэзию не любил, включая того самого Пушкина, но не думал, не гадал, что за это надо столь сурово наказывать. Поэзия, она же навроде артхауса, не для всех же она, короче говоря. Или какой-нибудь Кустурица. Или высокую моду взять – кто в ней кроме этих самых чокнутых модельеров разбирается? Да и те больше вид делают, да надувают щеки, как Киса Воробьянинов. И ничего, не бьют же тех, кто не такие шмотки носит. Хотя… гопники бьют «за шмот», но это же другое… Не все же и свиные ножки с кислой капустой любят, так что, за это теперь наказывать прикажете? Так и за поэзию – не любит человек, ну и пускай его, оставьте в покое. Некоторые вон и прозу не любят и ничего, живут как-то, еще и детей умудряются делать. А тут! Несправедливо, стал быть, получается. Неконституционно. Дискриминация, прямо сказать!
Поставили меня к черте, барьером называемой, а напротив он – тот самый Пушкин, стал быть, в высокой шляпе, цилиндром звавшейся, в черном плаще, кучерявый и бакенбардах. И с дуэльным пистолем в руке. И целит, надо вам сказать, прямо мне в лоб. Дуло у дуэльного пистолета агромадное, натуральная пушка. Гаубица. Смотрит на меня дуло, черно так, зияюще, недобро. А я, стал быть, сразу и вспомнил, что «любил движения поэт» – помногу ходил по полям с железной палкой, чтобы рука не дрожала. И ведь, что характерно, рука у него ни капельки не дрожит.