Себя увеселять,

                         Пошел гулять

      Со глиняным Горшком Горшок железный.

      Он был ему знаком, и друг ему любезный.

             В бока друг друга – стук:

             Лишь только слышен звук,

      И искры от Горшка железного блистались.

             А тот недолго мог идти,

      И более его нельзя уже найти,

             Лишь только на пути

             Едины черепки остались.

             Покорствуя своей судьбе,

      Имей сообщество ты с равными себе.

                Дуб с Тростию вступил однажды в разговоры.

      «Жалею, – Дуб сказал, склоня к ней важны взоры, –

      Жалею, Тросточка, об участи твоей!

      Я чаю, для тебя тяжел и воробей;

      Легчайший ветерок, едва струящий воду,

      Ужасен для тебя, как буря в непогоду,

                И гнет тебя к земли;

      Тогда как я – высок, осанист и вдали

      Не только Фебовы лучи пересекаю,

      Но даже бурный вихрь и громы презираю;

      Стою и слышу вкруг спокойно треск и стон;

      Все для меня Зефир, тебе ж все Аквилон.

      Блаженна б ты была, когда б росла со мною:

                Под тению моей густою

      Ты б не страшилась бурь; но рок тебе судил

                     Расти, наместо злачна дола,

      На топких берегах владычества Эола,

      По чести, и в меня твой жребий грусть вселил».

      «Ты очень жалостлив, – Трость Дубу отвечала, –

      Но, право, о себе еще я не вздыхала,

                    Да не о чем и воздыхать:

      Мне ветры менее, чем для тебя, опасны:

                    Хотя порывы их ужасны

      И не могли тебя досель поколебать,

      Но подождем конца». С сим словом вдруг завыла

      От севера гроза и небо помрачила;

      Ударил грозный ветр – все рушит и валит,

      Летит, кружится лист; Трость гнется – Дуб стоит.

      Ветр, пуще воружась, из всей ударил мочи,

      И тот,