Он вспоминает тот вечер…

      Это было вскоре после убийства Медка, он приехал на ферму и обнаружил Стеллу, свернувшуюся в клубок, ее сотрясали рыдания, подушка была мокрой от слез.

      Он склонился над ней, погладил по плечу, прошептал:

      – Ты объяснишь мне, что происходит?

      – Не трогай меня.

      – Стелла!

      – Не трогай меня, сказала!

      – Но скажи, в чем дело, черт подери! Ты никогда мне ничего не рассказываешь. Я тебе зачем вообще нужен, а? Просто тип, который приходит ночью и тебя трахает? Да? И с утра улетает на всех парах, чтобы его никто не увидел. Потому что наша история уже, в конце концов, так выглядит, заметь! Или ты мне объяснишь, в чем дело, или я свалю отсюда.

      Она вжалась лицом в подушку и зарыдала пуще прежнего.

      – Оставь меня в покое, мне не хочется ничего рассказывать, – всхлипнула она.

      – Ну уж нет, ты должна мне рассказать. Поняла? А иначе пойми, нам нечего больше делать вместе.

      Она обождала несколько секунд, потом отодвинула подушку, перевернулась и спросила:

      – А тебе что нужно, Адриан? Ты хочешь поплакать, слушая про мое детство, про мать, которую избивали, и до кучи еще про мою собаку, которую прирезали?

      – Я все это знаю. И еще много чего.

      – Ничего ты не знаешь! Я тебе ничего не говорила!

      – Я догадался, Стелла. Я видел, как кривятся твои губы, как скользит в сторону взгляд, я слышал, что ты говоришь вслух во сне, я слышу, как ты плачешь в голос… В какой-то момент тебе нужно поговорить со мной. А иначе что я такое? Племенной бык? Не самая шикарная роль.

      Она шмыгнула носом и улыбнулась.

      И прошептала: «Я знаю», – таким детским, таким беззащитным голосом, и протянула к нему руки, и они обнялись.

      Через некоторое время, когда они лежали рядом бок о бок, она сказала просто:

      – Это ведь был Медок, ты понимаешь, это был Медок… Они убили его, а я его любила. Я любила его.

      Это была надгробная речь погибшему другу.