Святая земля состоит из святых

      вещей, перемолотых в пыль,

      замешанную на жирной смазке греха.

      По этой тропе ковыляет судьба живых,

      калека, опирающийся на костыль,

      из которого сыплется труха.

      Трудно поверить, что это истинный путь.

      Глубже вдыхай полуденный зной, настой

      ладана, предательства, клеветы

      и немного воздуха, чтоб дотянуть

      до прохлады и темноты

      и услышать крик часовых и шаги

      за городской стеной.

      Жизнь прочна и надежна. Враги

      покуда на подступах. Подступы укреплены,

      ложь и насилие ходят дозором

      вдоль городской стены,

      взгляд старца,

      встречаясь со взором блудницы,

      загорается. Белые голубицы

      зарезаны и сожжены

      на алтарях столицы,

      во славу добродетельной и премудрой жены.

      На плоскую крышу дома жертвенный свет луны

      ложится. Он наполняет собою двор,

      серебрит без того серебристые кроны древ.

      Лежу, запрокинув голову к небесам.

      Небеса начинают вращаться. Они вольны

      делать что им угодно. Они омрачают взор

      слишком внимательный. Они отверзают зев,

      бездну, которой Всевышний страшится сам.

      Выпирают, клубясь, деревья из-за оград.

      Вспоминают дороги тех, кто ушел вчера.

      Тяжкий жар вожделения опускается в пах.

      Минута – и тело охватывает дрожь.

      Глиняный град ступенями сходит в ад.

      Над ним нависает Храмовая гора.

      Мир преисподней страшен на первых порах.

      Звездное небо лжет. И я повторяю ложь.

      Отбросы, обноски, обломки

      образуют культурный слой,

      то, что стало костями, черепками или золой;

      пронумерованные фрагменты, разложив

      рядом (или рядком) на мешковине,

      расчистив метелкой из перьев сизых и жестких,

      могут собрать, воссоздав, древний сосуд,

      который, свое отслужив,

      забыл о том, что хранил в сердцевине.

      Это