Я летом и зимою

      Пять дней пишу, пишу, печатаю в шестой,

      Чтоб с горем пополам насытиться в седьмой.

      А в церковь некогда: в передней Глазунова[3]

      Я по три жду часа с лакеями Графова[4].

      Убийцей не был ли?

      Ах, этому греху,

      Отец, причастен я, покаюсь на духу.

      Приятель мой Дамон лежал при смерти болен.

      Я навестил его: он очень был доволен;

      Желая бедному страдальцу угодить.

      Я оду стал ему торжественно твердить,

      И что же? Бедный друг! Он со строфы начальной

      Поморщился, кряхтел… и умер.

      Не похвально.

      Но вот уж грех прямой: да ты ж прелюбодей!

      Твои стихи…

      Все лгут, а на душе моей,

      Ей-богу, я греха такого не имею;

      По моде лишний грех взвалил себе на шею.

      А правду вымолвить – я сущий Эпиктет,

      Воды не замутишь, предобренький поэт.

      Да, лгать нехорошо. Скажи мне, бога ради:

      Соблюл ли заповедь хоть эту: не укради?

      Ах, батюшка, грешон! Я краду иногда!

      (К тому приучены все наши господа),

      Словцо из Коцебу, стих целый из Вольтера,

      И даже у своих; не надобно примера.

      Да как же без того, бедняжкам, нам писать?

      Как мало своего – придется занимать.

      Нехорошо, мой сын, на счет чужой лениться.

      Советую тебе скорее отучиться

      От этого греха. На друга своего

      Не доносил ли ты и ложного чего?

      Лукавый соблазнил. Я малый не богатый —

      За деньги написал посланье длинновато,

      В котором Мевия усердно утешал —

      Он, батюшка, жену недавно потерял.

      Я публике донес, что бедный горько тужит,

      А он от радости молебны богу служит.

      Вперед не затевай, мой сын, таких проказ.

      Завидовал ли ты?

      Завидовал не раз,

      Греха не утаю, – богатому соседу.

      Хоть не ослу его, но жирному обеду

      И бронзе, деревням и рыжей четверне,

      Которых не иметь мне даже и во сне.

      Завидовал купцу, беспечному монаху,

      Глупцу, заснувшему без мыслей и без страху,

      И, словом, всякому, кто только не поэт.

      Худого за собой не знаешь больше?

      Нет,

      Во всем покаялся; греха не вспомню боле,

      Я вечно трезво жил, постился поневоле,

      И ближним выгоду не раз я доставлял:

      Частенько одами несчастных усыплял.

      Послушай же теперь полезного совета:

      Будь добрый человек из грешного поэта.

      Раз