Описав ей квартал, Карла просто добавила: «Твои будущие соседки славные женщины, все очень разные. Нас совокупляет только наш общий выбор: в нашей жизни нет мужчин, и нас это устраивает».

      Выбор глагола Жюльетта оценила.

      4

      На первом этаже живет Джузеппина Вольпино по прозвищу Козетта – «Малышка» на диалекте ее родины. Она просила никогда больше ее так не называть. Откликнувшись на объявление о сдаче квартиры, она на одном дыхании выпалила Королеве свою историю, словно желая избавиться от нее раз и навсегда. Хрипловатым голосом заядлой курильщицы она объяснила, почему у нее нет и не будет мужчин.

      – Finito! Basta![4]

      Если ты родилась в Кальтанисетте, на горе в сотне километров от Катании, и у тебя есть отец и трое братьев, твой выбор невелик: это их выбор. Ты будешь вести себя только так, как диктуют их обычаи и их репутация. Дыхнуть не посмеешь без их согласия. Сицилийская семья, uno poulpo con tentacoli![5]

      Когда их земля вконец иссохла, Вольпино пришлось покинуть свои виноградники и оливковые рощи и наняться на угольную шахту на севере Франции. Но они по-прежнему жили как сицилийцы, сохраняя самое ценное – свою душу. Марчелло, Padre[6], никогда не улыбался. Он каждый день рисковал жизнью в подземных галереях, и его характер это не смягчило. Под сотнями кубометров земли он боялся быть раздавленным, как винная ягода на дне корзины. После работы он неизменно направлялся в бистро, летом и зимой в словно привинченном к голове картузе. Был он молчуном, решений своих не объяснял, и приподнятой брови ему хватало, чтобы выразить неодобрение. Mamma же зачерствела телом так же, как и душой. Не имея ни минуты присесть, она гнула спину с утра до темна, обслуживая мужчин клана. Никто не мог запретить ей думать, но ее дело было помалкивать. Только однажды, под конец ужина, – за столом были все, четверо детей за пять лет, – она осмелилась высказаться.

      – Я ухожу, – сказал Padre, проверив, крепко ли держится на голове картуз.

      – Пьяница, – процедила Mamma сквозь зубы.

      Он схватил металлический кофейник «Биалетти», полный до краев горячим кофе, и запустил им в голову жены. Летом пятно сливалось с загорелой кожей, но зимой тень тянулась от шеи к вырезу платья.

      В семье все делали вид, будто никакого пятна не существует. Джузеппина была еще крошкой, когда это случилось, но и сорок лет спустя глаза ее мрачнели, стоило ей вспомнить лицо матери.

      Ее братья, Тициано, Анджело и Фабио, были как с одной матрицы: черные напомаженные волосы, щетина, рубаха нараспашку и цепь с распятием на волосатой груди. Брюки в обтяжку, руки в карманах, они ходили вразвалочку, поглядывая на женщин со смесью вожделения и вызова, а на мужчин как на соперников. И горе тому, кто назовет их итальяшками, нет хуже оскорбления для сицилийца.

      Эти телохранители следовали за Джузеппиной повсюду и повторяли ей день-деньской:

      – Nessuna