Если бы кто-нибудь подошёл к поющей Линь со спины, и, едва дождавшись, когда она затихнет, шёпотом на ухо сообщил бы, что через пять лет железную дорогу огородят глухим бетонным забором вместо ненавязчивого плетения сетки-рабицы, а Антон коротко подстрижётся, сведёт татуировку и устроится работать тестировщиком программ в одну очень крупную корпорацию, а ещё через год после всего упомянутого сделает девушке предложение, на которое она ответит согласием, уцепившись за этот спасательный круг, выдернувший её из кислотной трясины материнского мирка, Линь покрутила бы пальцем у виска и ударила бы по струнам, заходя на следующую песню.

      Чего же тебе не поётся сейчас, а? Или всё идёт по плану, согласно законам природы, из которых следует, что птицам положено петь во всю глотку лишь по весне, в брачный период, а потом смысла в этом уже маловато, да и некогда, честно говоря, ибо клюв занят сначала ветками и собственными перьями, из которых строится совместное гнездо, а потом вкусными червячками для трёх жадно раскрытых ртов.

      Линь поморщилась повторно, пытаясь вызвать перед глазами образ костра, первого снега на тонких ветвях деревьев, тех же веток, но уже покрытых робкими весенними первыми листьями, но код светлых образов отчего-то не желал становиться трёхмерным и рассыпался на осколки, отказывая девушке в доступе на уровень подземной реки скрытых душевных ресурсов.

      А может быть, просто пересохла та река, да и никогда не была она полноводной, раз обмелела так быстро? Только по самому дну ещё змеится тоненькая струйка, к которой периодически припадают жадными губами то начальники, охочие до чужого сверхурочного труда, то муж с фоновым «Дай я покажу, как правильно делать/говорить/думать», то родители с хитом последнего месяца: «Вы вообще детей планируете?»

      Лёжа лицом