Дипломат не должен себя так вести,

                                                                        но он на нее орет.

      Она знает, что не ударит, и потому ни с места.

      Он – широкоплечий, высокий, чуть

      сутулый, тонкая кость,

      лицо узкое, моложавый, седые волосы и челка,

      роговые дорогие очки-велосипед.

      Она в берете, простое правильное лицо,

      дорогая одежда, с неброским изыском,

      что там полагается? шерстяная

      юбка, пальто. У него трясутся плечи от гнева,

      он рубит рукою воздух и так орет, что прохожий

      в этой узкой улочке в Вене, впрочем,

      не сбавляя шаг, спрашивает: «Все в порядке?»

      И он отмахивается, бросая: «Все отлично».

      И переходя на свистящий яростный шепот:

      «Ты, сука, не понимаешь? Это важный момент,

      показать стихи такому мэтру! А ты…

      Ты всю жизнь мне палки в колеса вставляешь».

      Она стоит прямо и не моргает.

      Здесь, в Австрии, мало кто понимает

      шведский, финский – и шведы, и финны

      часто проводят уикенд в этой уютной столице

      вальса, Фрейда, Музиля, Малера,

      Виттгенштейна, аншлюса. Он поэт

      и дипломат, неудачливый средний поэт

      и мелкий старательный работник МИДа.

      Нет, она не хочет от него детей, дважды

      делала аборт, а он желает свершений,

      уговаривает ее пойти с ним на ланч

      в литературный клуб Альте Шмидте —

      в старую кузню в центре Вены,

      в двух шагах от собора Св. Стефана.

      В нем находится знаменитое распятие,

      на котором закреплен треугольный

      ящичек, в каких школьники хранят минералы,

      наполненный пеплом Освенцима.

      К ногам Христа прах жертв,

      для которого у Бога нет объяснений,

      поместил папа римский Войтыла.

      Старая кузня в полуподвале

      под