Ты досталась в наследство – подарок… осколок сна,

      ласточка, вырвавшаяся из плена

      пустого берега, откуда – никто – никогда…

      до того не сбегал, даже, не пробовал сделать…

      Замурованный заживо – намертво – детский крик,

      освобождённый случайным оползнем, камнепадом…

      взорванным берегом – с первого дня – старик…

      без оправдания… и без того, кто рядом

      всё это время вглядывался во тьму

      рядом с тобой, кто не говорил – Послушай…

      просто смотрел, как будто ему самому —

      кто-то другой – замазывал глиной уши…

      Не говори ни слова… к чему слова!.. —

      клёкот ещё возможного откровенья…

      и чем выше к небу возносится голова —

      клёкот тише – к чему оглашать селенья —

      невозможным стрёкотом связок… шуршаньем крыл.

      Вот тебе, ласточка, берег, а вот – дорога —

      видимо, больше никто по ней не ходил…

      Тише, немного тише… Ещё немного.

      Глаз в оболочке шлифованного стекла —

      не в состоянии определить пропажу

      своего хозяина… Беспамятство и смола —

      хвойного дерева – доступны ему в пейзаже,

      как украшение – не более… Санный след —

      от самолёта – сквозь ветки сухих деревьев —

      меж облаками – ближе всего – к земле,

      чем к небесам… и различим яснее,

      чем, сквозь стекло, не выявленная слеза —

      капелька сути – в ресницах – не в переплёте…

      будто бы кто-то об этом ещё не сказал —

      не про слезу младенца – на обороте…

      а про простую – житейскую – от беды,

      или тоски… глаз меркнет в шлифованном круге…

      Хочешь – иди – умойся – глотком воды!..

      или умри на берегу – в испуге.

      Август. Река утопает в зелени и в пыли.

      Купальщицы расстроены невниманьем

      со стороны спасателей… поводыри

      приводят своих хозяев на обмыванье —

      перед новой осенью. Месяц голодных мух.

      При рассмотрении – видимы только крылья,

      что круглосуточно твой раздражают