На базаре кричал народ,

      Пар вылетал из булочной.

      Я запомнила алый рот

      Узколицей певицы уличной.

      В темном – с цветиками – платке,

      – Милости удостоиться

      Ты, потупленная, в толпе

      Богомолок у Сергий-Троицы,

      Помолись за меня, краса

      Грустная и бесовская,

      Как поставят тебя леса

      Богородицей хлыстовскою.

      Златоустой Анне – всея Руси

      Искупительному глаголу,—

      Ветер, голос мой донеси

      И вот этот мой вздох тяжелый.

      Расскажи, сгорающий небосклон,

      Про глаза, что черны от боли,

      И про тихий земной поклон

      Посреди золотого поля.

      Ты в грозовой выси

      Обретенный вновь!

      Ты! – Безымянный!

      Донеси любовь мою

      Златоустой Анне – всея Руси!

      У тонкой проволоки над волной овсов

      Сегодня голос – как тысяча голосов!

      И бубенцы проезжие – свят, свят, свят —

      Не тем же ль голосом, Господи, говорят.

      Стою и слушаю и растираю колос,

      И темным куполом меня замыкает – голос.

      Не этих ивовых плавающих ветвей

      Касаюсь истово, – а руки твоей.

      Для всех, в томленьи славящих твой подъезд,—

      Земная женщина, мне же – небесный крест!

      Тебе одной ночами кладу поклоны,

      И все твоими очами глядят иконы!

      Ты солнце в выси мне застишь,

      Все звезды в твоей горсти!

      Ах, если бы – двери настежь! —

      Как ветер к тебе войти!

      И залепетать, и вспыхнуть,

      И круто потупить взгляд,

      И, всхлипывая, затихнуть,

      Как в детстве, когда простят.

      Руки даны мне – протягивать каждому обе,

      Не удержать ни одной, губы – давать имена,

      Очи – не видеть, высокие брови над ними —

      Нежно дивиться любви и – нежней – нелюбви.

      А этот колокол там, что кремлевских тяжёле,

      Безостановочно ходит и ходит в груди,—

      Это – кто знает? – не знаю, – быть может,—

                                                      должно быть —

      Мне загоститься не дать на российской земле!

      И взглянул, как в первые раза

      Не глядят.

      Черные