Что сказал Бенедикто. Часть 2. Татьяна Витальевна Соловьева
Читать онлайн книгу.
вылепленные носы и щёки, подкрасил «девочке» (той, у которой брови и носик потоньше) подмороженные губы. Сказал, что лысина идёт разве что мужчине – и свой шарф преобразил в платок для «девочки», скрыв её плешь очень достоверно.
Полюбовался ещё и решил, что «молодым людям» придётся обменяться сердцами. Сердца были вырезаны и пересажены. После того, как Абель их «зашил», он съездил с Анной-Марией пополнить её косметичку, шубу (постриженную с отворота) она ему «простила» и от другой отказалась наотрез – автограф великого доктора Абеля. Потом поехали в Корпус.
Мысль Абеля вновь расслаивалась и работала отдельно от эмоционального упоения и безмятежности. Как им всем – птенцам, щенкам, задиристым – объяснить, насколько ему сейчас не до выяснения отношений.
После тяжелейшего приступа в подвале он две недели с лишним чувствовал себя хорошо. Боль его почти не беспокоила, разве что усиливалась по ночам, и ему хотелось верить, что приступ был просто знаком его безоговорочной неправоты, наказанием за бессмысленную дерзость, странное обхождение с надёжной, преданной Агнес, что болезнь его приостановилась. Но то, что вчера ночью приступ повторился, когда он ночью в пустом доме лежал, едва отговаривая себе вогнать в вену убойную дозу морфия, говорило о другом: болезнь прогрессирует, и у него совсем не остается времени. Нужно провести операцию Анне-Марии. Что будет с ним в самое ближайшее время, он как врач не понимать не может. Приступы участятся, слабость будет нарастать, тело истощится окончательно, он не сможет оперировать, а кроме него эту операцию не проведет никто.
Абель пришел к себе, постоял, упираясь в подоконник руками – так лучше дышалось, и едва ему стало легче, подошёл к зеркалу, сделал свет ярче, чтобы рассмотреть опухоль, вгрызавшуюся в сердце. Себя рассматривать он никогда не пытался, зеркало есть зеркало, кроме явно осунувшейся белой груди – ничего не увидишь. Агнес увидела, вот она и вела себя с ним, как с больным ребёнком. И Аланд видит, конечно, показательную порку он Абелю устроил, но слишком мягкую для такого случая. Про болезнь Абеля молчит. В те две недели, что Аланд провел в «Белой лошади», похоже, не без его участия, и сам Абель, и Вебер – воскресли из мертвых, у Абеля приступов не было. Аланд увел его боль за собой. Агнес и Аланд все знают, и как с больным дураком, с ним играют в игру «ничего не случилось», а они бы могли ему сказать, есть ли у него в запасе время.
Аланд ведёт себя лояльно, подчёркнуто сдержанно, ему больно, но к Агнес не едет и ест себя поедом. Так, как Аланд был влюблён в неё все годы, что Абель их знал, не влюбляются и пылкие девятнадцатилетние юноши, их любви позавидовал бы любой. Аланд не ехал, не звонил, не брал трубку, когда звонила она, – боясь заговорить с ней, увидеть её, и не в силах терпеть эту жизнь без неё.
В чём-то Аланд был трогательным, совсем не похожим на Великого адепта с трёхсот пятидесятилетним опытом за плечами, сейчас он был мальчишкой на грани самоубийства, отчаянья и всех видов морального самоуничтожения. Абель стыдился посмотреть ему в глаза, понимая, что сделал с ним. Аланд даже не простил,