Особо веселых заберет будочник. Дмитрий Александрович Тардаскин
Читать онлайн книгу.
* *
Именно так, как в бородатом анекдоте:
– Доктор, взгляните, что это у меня?
– О, Господи! Что это у вас?!
Врач был знакомым, но являлся хирургом, а не психиатром. А последний был бы не лишним.
– Это бакенбарды, – страдальчески пропаниковал Сабуров.
– Да это-то понятно! – реагировал врач. – Чего ж они так запущенно огромные? Подровняйте. Или вообще удалите. Не идет вам, Сабуров!
– Трижды, – буркнул. – За одно только утро обривал их трижды. Как результат – вот. Они.
Хирург был стоек, не пуглив, рассудителен и опохмелен. Чуду не удивился. Заходил.
– Предложил бы аккуратно срезать, но будет уродски невероятно, – шла врачебная мысль, – Можно и того пуще, прижечь. И так тоже страшно будет. Видимо, срезать повразумительней. Но, принимая во внимание, Сабуров, что это из вас полезло диво дивное, да чудо расчудесное, оно же может и через мясо рвануть! Может ведь рвануть?
Заходил. Но уже Сабуров. Глазами.
– Что же… А как?
Доктор был врач. Поэтому начал врать:
– Неплохо было бы напасть обмануть. Не принимайте во внимание, и они отпадут самостоятельно совершенно.
– Как же я эти заросли волосатые могу во внимание не принимать? – почти завопил пациент. – Оно ж чешется все. Раздражающе действует. Как не принимать?
– Принять можно, – задумался врач. – Но с закуской обязательно. Отвлечет. И отпадут, повторяю, самостоятельно совершенно. Вам рецептика черкануть?
– Закуски то? – отрешенно пробубнил Сабуров. – Нет уж. Сам. Народными средствами.
* * *
Есть питейные заведения очень приятные, а есть отвратительные. Это когда дым коромыслом, как неотъемлемая часть атмосферы, и нецензурщина взахлеб, как следствие бедности лексикона, или совершенного владения словом. Так вот, считается, что в таких заведениях возлияния сильно помогают поуспокоить сдавшие нервы, от невероятных горей, и, свалившихся на жизнь, счастий. В одном из таковых и восседал, чернея бакенбардовыми зарослями, Сабуров. Сиживал давненько. Который день. Напасть не отпадала. Она росла и чернела. Курчавилась противно и чесалась невообразимо.
Поначалу, традиций держась, пивал с шашлычками и зеленью, спустя время, традиций держась, с сигаретой и прищуренным глазом. Бормотал, ухмылялся, щупал заросшие щеки. Пытался взглядами, разными по выразительности, пробить сигаретную пелену, вслушаться в рокот публики. И вновь щупал. Пощупывал. Глотничал. Курить, пощупать. Замкнутый круг.
А еще, в едином болезненном комке, стала подкатывать поднакопившаяся злоба, На все! И про литературу вообще, и про этого потомка каннибалов в частности. Про заросли и куда-то рухнувшую, попластанную на раны любовь. Копилось. Подперевши кулаки в черные, уже порядком всклокоченные гущи бакенбардовых волос, Сабуров шумно выдохнул и вновь залил шары через глотку. Изнутри отозвалось