Смерть Вазир-Мухтара. Юрий Тынянов
Читать онлайн книгу.
уложит.
Стало ясно, как дважды два равно четырем, что он, Александр Грибоедов, Саша, приехал с Востока, едет в Петербург, везет там какие-то бумаги, и баста. Расспросы и рассказы ни к чему не поведут. Они имеют смысл, только когда люди не видятся день или неделю, а когда они вообще видятся неопределенно и помалу, всякие расспросы бессмысленны. Чтобы продолжалась дружба, нужно одно: тождество.
Степан Никитич тащил Грибоедова к окну убедиться, что он тот же, и убедился.
Принесли еще вина, пирог с трюфелями.
Степан Никитич слегка нахмурился, оглядел стол. В его взгляде были грусть и опытность.
Он взял какую-то бутылку за горло, как врага, примерился к ней взглядом – и вдруг отослал обратно.
Грибоедов, уже расположившись поесть, внимательно за ним следил.
Они встретились взглядами и захохотали.
– Анна Ивановна-то, друг мой, – сказал Бегичев значительно о своей жене, – это я только при змее Пифоне тебе сказал, что она в гостях. Она опять к матушке перебралась.
Он покосился на лакея и нахмурил брови.
– На сносях, – сказал он громким шепотом.
– Ты скажи ей, моему милому другу, – сказал Грибоедов, – что если мои желания исполнятся, так никому в свете легче ее не рожать.
Анна Ивановна была его приятельницей, заступницей перед маменькой и советчицей.
– А ты как, на которую наметил? – спросил и весело, и вместе не без задней мысли Бегичев.
– Будь беззаботен! – расхохотался Грибоедов. – Я расхолодел.
– А-а… – Бегичев шепотом назвал: – Катенька.
Грибоедов отмахнулся.
– Роскошествуешь и обмираешь? – подмигнул Бегичев.
– Да я ее навряд и увижу.
– Ты в нее тряпитчатым подарком стрельни, – посоветовал Бегичев, – они это любят.
– В Персии конфеты чудесные, – ответил задумчиво Грибоедов, жуя халву.
Степан щелкнул себя по лбу:
– Позабыл конфеты, ты ведь конфеты любишь, сластена.
– Не тревожься. Здесь таких конфет вовсе нет. Там совсем другие конфеты. Вообрази, например, кусочки и тают во рту. Называется пуфек. Или вроде хлопчатой бумаги, и тоже тают. Называется пешмек. Потом гез, луз, баклава, – там, почитай, сортов сотня.
Бегичев чему-то смеялся.
– Маменька-то, – сказал он вдруг, – я ее с месяц уже не видал. Прожилась совсем.
Грибоедов помолчал.
– А твои заводы как? – Он огляделся. – У тебя здесь перемены, как будто просторнее стало.
– Сердце мое, – говорил Бегичев, – ты нисколько не переменился. Заводы у меня совсем не идут. У жены что дядей, теток!
Бегичев все строился и пускал заводы, но заводы не шли. Состояние жены проживалось медленно, оно было значительное. Женины родственники вмешивались в дела и наперерыв давали советы – бестолковые.
Потом Бегичев повел его в диванную. Грибоедов забрался с ногами на широкий, мягкий, почти азиатский диван. Бегичев притащил с собой вина и запер дверь, чтоб Пифон не подслушивала.
– Я сегодня в вихрях ужасных, – сказал Грибоедов и закрыл глаза. – Все пробую – все